Портальных Дел Мастер

Злобин Максим

Вот и Лёха прямо на моих глазах стал… другим.

На инвалидной коляске передо мной сидел поистине могучий зверь. Антропоморфный, конечно, но зверь. Статный и благородный. Созданный для охоты, убийства и разделки мяса без дополнительных инструментов. Я забыл сказать Лёхе снять обувь, и та разошлась по швам под напором мощных лап. Спортивные штаны выдержали, но тоже натянулись поверх бугристых мышц.

Выше был мускулистый, прямо-таки непробиваемый торс, покрытый шерстью, ну а руки… о-хо-хо. Это были не руки. Это были два когтистых экскаватора, которым позавидует мишка

гризли. Серьёзно. Боюсь себе даже представить мощь удара этой лапы; против такого и три руны щитов не вывезут.

Но самое интересное начиналось ещё выше.

Голова.

Или морда…

Головоморда, короче. При взгляде на Лёху сердце сжималось от восторга; хотелось крепко обхватить его за шею, взъерошить холку, дать что-нибудь вкусное и непременно сообщить ему о том, что он хороший мальчик.

Да…

Да-да-да.

Тотемным животным Лёхи оказался золотистый ретривер. Милые висячие уши, умные глаза с длинными ресничками, чёрные губы и высунутый наружу беспокойный розовый язык. А ещё мокрый шнопак размером с картофелину. И шерсть! Шёлковая, невозможно приятная на ощупь бежевая шерсть, в которую так и хочется зарыться носом.

— Яр-р-р-р? — спросил Лёха, по-собачьи наклонив голову набок. — Ау-уи? — и тряхнул ухом.

В этом «ау-иу» мне послышался вопрос: «Получилось?» — и я утвердительно кивнул. С речевым аппаратом Лёхе не повезло, и теперь его словарный запас сводится к нехитрым: «Яр», «Мама» и «Бэтмен». Писать такими руками он тоже не сможет, но…

Ничего.

Ради такой мощи можно научится изъясняться жестами.

— Получилось, Лёх, — на всякий случай повторил я вслух.

Брат часто задышал, периодически облизывая морду. Затем он оглядел свои руки. Затем ноги. Затем он крепко зажмурился, — в мимике читалась мольба: «хоть бы, хоть бы, хоть бы», — опёрся на подлокотники кресла и попытался встать.

И не просто, мать его, попытался!

Лёха встал!

И стоило ему перейти в вертикальное положение, как его штаны треснули под натиском пушистого хвоста. Лёха вилял им так, будто пытается оторвать к чёртовой матери. Глаза светились счастьем. Чёрт, да он даже поскуливать начал!

— Получилось, Лёх! — я засмеялся, а брат кинулся и сгрёб меня в объятия; по правде, чуть не придушил. — Получилось!

Тут дверь открылась. На шум прибежали девчонки, Костян и батя. Ходоров ойкнул и отшатнулся, батя вовсю вытаращил глаза, ну а сестринское сердце не обманешь — Шиза и Соня кинулись обнимать и тискать новоиспечённого… э-э-э… псоглавца? Ретриверолака? Ретривероборотня?

— Слишком много всего, — сказал батя. — Слишком много. А я ведь уже старенький, мне размеренность нужна. О-хо-хо, — и ушёл на кухню.

Мана у Лёхи закончилась очень быстро. То ли он от радости потерял контроль за этим делом, а то ли просто на первый раз этого было достаточно, обратно он перекинулся уже спустя десять минут.

— Охренительно! — повторял брат, снова сидя в кресле. — Просто охренительно!

Ну а я подумал, что в целом всё сложилось очень удачно. Пати формируется полным ходом, и вот они, мои дамагеры. Одна — повелительница куриных запчастей

с неизвестным потенциалом роста и именной руной. Второй — когтистая машина для убийств с добрыми глазами.

И ведь реально машина!

Тут мы не ошиблись; у Лёхи явно была к этому предрасположенность. Настолько больших и мощных оборотней я видел всего несколько раз в жизни. А иным магам вообще не везло с тотемным животным, и они бросали раскачку анималистики уже на первом уровне. Ну, потому что… потому что кому охота быть боевым хомячком? Или зайцем? Или вообще гусем каким-нибудь.

— Так, Лёх, — сказал я. — Теперь надо засечь, как долго у тебя откатывается способность. Это во-первых.

— А во-вторых?

— Во-вторых, нужно озаботится о подходящих штанах. Очень скоро мы сможем позволить себе рвать одежду когда захотим, но пока что у нас в семье режим жёсткой экономии. А с твоим хвостом не напасёшься…

* * *

Третьим уроком у нас сегодня была география.

— Апраксин, задержись.

Лариса Сергеевна дождалась, когда мои одноклассники выйдут в коридор, а затем прошлась вдоль окон и опустила жалюзи. Но нет, она не устраивала в классе интимную полутьму. Просто окна как раз-таки выходили в коридор, и таким образом она избавлялась от ненужных свидетелей.

Тут надо бы чуть притормозить и объяснить изысканную архитектуру моей школы.

С высоты птичьего полёта она выглядела идеальным квадратом со внутренним двориком, — как будто бы для прогулок заключённых, ага. При этом выходы в этот самый дворик всегда были заперты; детей туда никто не пускал. Площадка всё время пустовала, так что зимой там собирались сугробы чуть ли не до окон первого этажа, а в остальное время буйствовало сорное разнотравье.

Лопухи, репьи, одуванчики, и прочие милые сердцу травки-муравки.

Мы с пацанами частенько разгоняли о том, что внутренний двор нашей школы — идеальное место для селекции какой-нибудь краснокнижной дичи. Ну или для реалити-шоу про выживание. Правда, для очень сурового шоу. Ведь помимо того, что тебе нужно прокормиться за счёт нехитрой флоры и залётных голубей, за тобой ещё со всех сторон наблюдает злобная школота.

Так вот…

Со двором понятно.

Внутри школы на каждом этаже непрерывным кольцом шёл коридор, а вдоль коридора классы. И между ними, — классами и коридором, — находились стеклянные перегородки. Короче говоря, уж чего-чего, а освещения у нас в школе хватало. И если ты внезапно решил свалить с уроков, то чтобы не спалиться, тебе приходилось перемещаться либо ползком, либо гусиным шагом.

Ну а учителя, чтобы уединиться на заслуженный обед и хоть ненадолго получить возможность не видеть наши рожи, завешивали перегородки жалюзи. Их-то сейчас и опустила Сергевна.

— Ярослав, нам нужно поговорить, — географичка была сурова как никогда, и даже оделась не так вызывающе, как обычно.

— Давайте поговорим, — согласился я.

— Нам нужно обсудить то, что случилось вчера и расставить все точки.

— Ну а что там обсуждать? Мне всё понравилось, — честно сказал я. — Особенно, когда вы задирали ногу на…