Портартурцы

Борисов Трофим Михайлович

Офицеры встали и посмотрели друг на друга, чувствуя себя глубоко виноватыми.

— Сидите, господа. Маленький припадок с дороги. С мамой это бывает.

— Так, так… но разрешите одному из нас на десять минут выйти. Надо проверить посты.

Мещерский ушел, получив от Кораблева указания. Миша вбежал с портпледом и быстро вынул одеяло и подушку. Полежав немного, Серафима Прокопьевна очнулась.

— Я испортила вам аппетит.

— Вы в полной безопасности. Прошу не беспокоиться, — заявил повышенным тоном штабс-капитан. — Случаев в жизни бывает много.

И разве не вырезают целыми семьями у нас в Москве, Петербурге, Харькове, Варшаве… Полон Сахалин ссыльных. А откуда они? Из Китая? Все это чепуха! Мальчик предан, вам. Да вы и не расспросили его хорошенько, В общем, китайцы не любят японцев. При сделке с последними нужно держать ухо востро, а китайцам всегда можно верить на слово.

— Так всегда бывает: начни хвалить человека — у него на две головы добродетелей, а начни поносить его — окажется прохвостом до последнего волоска, — засмеялась Валя, — Но случай с нашим слугой поразил меня… Рано утром стоит и взвешивает на руке серебряные ложки… Лицо такое…

— О, китайцы чрезвычайно любят серебро! Особенно в массивных вещах. Они боготворят его. Мы, европейцы, преклоняемся перед золотом, а они перед серебром.

Модест Владимирович пощупал свертки с золотыми монетами и подумал: «Как хорошо, что мы встретились с этими офицерами».

— А скажите, господа, как они узнали еще в три часа, то есть за пять часов до официального сообщения, что Киньчжоу будет оставлен?

— Об этом должен знать ваш исключительный слуга… но его нет… А может быть, знает мальчик?

Миша подавал чай. Он поставил на стол коробки с печеньем, конфетами.

— Давно такого чая не пил… — протянул, прищурив глаза, Светляков. — А у вас богатые запасы. Ваш Миша бомбардировал нас полчаса тому назад курами, а теперь, смотрите, чего тут только нет: баночки с черносливом, вареньями, монпансье. Целую арбу, видимо, привезли.

Мать с дочерью переглянулись. Они сейчас только поняли, что в маленькой корзинке, которая стояла в прихожей около чемоданов, все это не могло поместиться.

— А теперь опросим Мишу о китайском способе быстрой передачи сведений. Я думаю, это лучше вам сделать, — обратился Светляков к Вале.

— Миша!

— Я, мадама.

— Скажи, ты когда начал собираться в дорогу?

— Обедай кончай, Василий сказал мне тихонько: иди на гору посмотри. Я ходил — ничего нету. Потом чемоданы завяжи, моя ботинка для мадама от сапожника принеси. Потом чего-чего ящика положи. Ваша сыпи, капитана контора ушела… Пять часов моя на гору уходи… — Смотри… Ага, есть!

— Чего есть? — спросили все в один голос.

— Дыма, два дыма, там Талиенван есть. Маленькие два дыма. Моя прибежала. Василия пошел лошака достал. Я скорее, скорее все клади, все клади. Василий мне говори, говори… все говори… Куда пошел, где дожидай. Валя пришел… Я кричи: «Скорей ходи!» Мадама молчи, джангуйда контора сиди. Моя сердце шибко боли. Потом капитана домой пришла. Телефона звони! Зачем телефона звони, когда два дыма моя смотри?.. Два дыма — сегодня надо ходи! Один дыма — завтра можно ходи.

Мальчик умолк

и обвел всех вопрошающим взглядом:

— Понимай?

— Как не понять, все ясно. А где Василий?

Миша встрепенулся и развел руками:

— Моя не зынай.

Голос мальчика дрогнул:

— Его говорил: я скоро, скоро приду. Я догоняй буду. Я с тобой вместе буду… Нету! Сейчас давно ему ходи надо… Сейчас давно нету.

Миша заплакал:

— Куда про-о-о-пади… Моя братка про-о-о-пади. Миша дальше не понимай, Миша дальше не могу. Эта деревня ходи могу. Мадама, капитан таскай сюда могу. Кушай, чая давай могу, — проговорил скороговоркой мальчик. — А завтра один не могу, завтра моя не по-о-о- ни-ма-а-а-ай.

Крупные слезы бежали из глаз мальчика. Он развел руками и не знал, что еще сказать.

Валя вскочила с нар, обхватила Мишину голову руками и прижала к своей груди.

— Бедный мальчик. Один среди чужих… Ну, не плачь. Завтра будет день, солнце и все по-хорошему… Ты устал?

Китайчонок вздрагивал и хныкал:

— Пропади-и-и… Братка пропади-и-и…

В сенях раздался шум.

— Это моя, капитана, — услышали Иновы.

— Ваше высокоблагородие. Вы не велели никого впускать. А этот прет.

— Кто там? Пусть войдет.

Перешагнув порог, у двери остановился высокий худой китаец с белым лицом и гладко причесанной косой. Он был в крестьянской одежде. Валя повернула голову к двери и вскрикнула:

— Василий!

Миша убежал в сени.

— Догонял, догонял. А тут солдаты не пускают. Ну как, все хорошо? Кушать есть? — спросил Василий и, припав на одно колено, осмотрел ботинки на ногах Вали.

— Хорошо, хорошо… Ботинки хорошо… Сапожника шибко мастер. Теперь куда хочешь ходи. И мадам тоже хорошо. Крепко исделал… обмани нет. Сапожника хороший человек. А самовар целый? — обратился он к вошедшему мальчику.

— Вот он.

Миша снова убежал в сени и принес оттуда серебряный самовар Иновых.

Глава пятнадцатая

1

С наступлением сумерек канониров, ездовых и офицеров батареи охватила напряженность. Все ходили как около тяжелобольного.

Из штаба 14-го полка проникли сведения, что генерал Фок готовится к ночной контратаке.

— Это имеет под собой почву. Японские части будут утомлены, снаряды в батареях расстреляны, — заметил штабс-капитан Ясенский.

— Местность и дороги в районе предполагаемого наступления нами изучены, — добавил полковник Лапэров… — Можно надеяться на успех.

— Но зарываться не следует, — подхватил капитан Мехметинский. — Я говорю о том, чтобы не распылить силы и новому напору оказать должное сопротивление.

— Главное — надо понять и проанализировать тактику врага. Это первый серьезный бой. Вот, например, почему японцы обходят водой левый фланг, а не нажимают прямо на центральный участок, хотя северный склон пологий и удобный для атак? — вступил в разговор поручик Карамышев.