Портфолио в багровых тонах
Шрифт:
— С утра была ею. Хотите записаться на съемку? Давайте завтра…
— Нет, нет, я по другому делу. Очень важному.
— Все равно приходите завтра…
И тут Ника осеклась, вытаращив глаза: из-за фигуры Винни-Пуха появился еще один тип — высокий и брутальный, с трехдневной щетиной на скулах, притягивающий глаз уже тем, что разительно отличался от безликого большинства своей исключительно киношной внешностью. Однако! Что-то в нем знакомое показалось, где-то она видела эту безупречность… Ника молниеносно листала страницы прожитых дней, отыскивая парня в архиве памяти. Узнала! Недаром же говорят: фотографическая память!
— Мой друг попал в
— Я? — Она начала тихонечко отступать назад, ведь там, в здании, Толик, он придет на помощь, если только услышит Нику.
— Да, вы. Сейчас от вас зависит его… жизнь.
— Слава, она собирается удрать, — шепотом предупредил Глеб.
Ника услышала шепот и поняла по-своему: ее хотят или прибить, или проучить, что одинаково плохо. Пришла мысль не бежать сломя голову, хотя это было бы вполне логичным решением, только у двух негодяев ноги наверняка длиннее. Если судить по росту, эти ноги точно догонят, ведь они не в парке, где можно обмануть маневрами, лавируя среди кустов. Ника достигла первой ступеньки, стала на нее и внезапно, не думая, хватит ли у нее сил, толкнула Славу. Тот пошатнулся, взмахнул руками… и благодаря поддержавшему его Глебу не упал. Всего мгновение. Но этого мгновения хватило Нике, чтобы ринуться в здание. На всякий случай она завопила на манер простой бабы, которой подпалили задницу, противнейшим голосом, сама его не узнала:
— Спаси-ите-е!.. А!.. Убива-ают!.. А!..
И что было делать парням после дикарской выходки? Ждать, когда из высотки вывалит куча охранников, помирающих от скуки? Чтоб сначала отдубасили, затем законопатили в кутузку? Ага, щас. Слава с Глебом, не сговариваясь, одновременно дунули на соседнюю улочку со скоростью баллистических ракет, способных снести на своем пути все, что им помешает. Запрыгнули в автомобиль. Глеб не успел дверцу захлопнуть, а Слава, судорожно дергая рычаг коробки передач, отчего машину дергало, как от фибриллятора, выехал с парковки.
— Я предупреждал: она психованная, — бросил упрек Глеб.
— Еще бы не быть ей психованной! — процедил Калинин, выезжая на главную дорогу. — После сегодняшнего экстрима?
— Это ты про нее? — завелся Глеб. — Какой экстрим, где? Видел, как она скакала вокруг трупа? Девчонка, бедная, лежит на асфальте вся в крови, а она ее — щелк, щелк! Папарацци хренова!
— Если бы ты не показал свою образину! — рявкнул Слава. — Она была готова к диалогу со мной. Ты все испортил! Зачем подошел? Зачем?!
— Откуда я знал, что она узнает меня! От нее все что угодно ждать можно, я подстраховал тебя и, как видишь, не напрасно. Ты мог упасть, разбить голову… Куда ты, куда?
— Пока прямо, — буркнул Слава.
— Поворачивай! Нужно выяснить, где эта гадючка живет!
Вернулись без проблем, ведь в этот час машин на дорогах и в крупных городах мало. На этот раз Слава поставил машину напротив центра в тени.
— Интересно, там она или уже уехала? — ворчливо произнес он, устраиваясь в кресле полулежа. Так ведь целый день проторчали в этом переулке, устали.
— Там, там, — заверил Глеб, принимая ту же позу. — Слишком мало времени прошло. Так… Ждем, когда выйдет наша папарацци и осторожненько едем за ней.
Никогда Ася не будет любить другого мужчину с такой силой, как сидящего напротив, поэтому никогда не грубит ему, почти не спорит с ним, не возникало и желания поступить наперекор, сделать назло. Смакуя умопомрачительный ужин
— Заказать еще что-нибудь? — поинтересовался Филипп Юрьевич.
— Куда! Я объелась. Но может быть… мороженого? Двойную порцию.
В таких мелочах, как обед и сладости, он никогда не отказывал ей, зная, что дома девочку морят голодом, пытаясь с идиотским упорством сделать из хорошей и красивой девушки тощий аналог куклы Барби. Вскоре официант поставил на стол две вазочки, Ася одну придвинула и облизнула языком нижнюю губу, по-детски иллюстрируя сладострастие, что вызвало улыбку Филиппа Юрьевича.
— Вот с чего она решила, — проговорила она, отправив в рот ложечку с мороженым, — что мне нужно круглый год сидеть на диете?
— Кто она?
— Мариночка.
— М… — понимающе промычал он.
— Один раз я половину торта съела…
— Ну, да! — не поверил Филипп Юрьевич.
— Клянусь. Бисквитный торт был на два кг. С кремом… Думала, утром на весах пять кг будет в плюсе, а ни фига!
Он рассмеялся в голос, Асе нравилось, когда он так смеется. К пятидесяти годам мужчины приобретают живот, лысину и глубокие морщины, он же успешно избежал этого триединства старости. Филипп Юрьевич строен, волос на голове много, морщин мало, они, кстати, красят его. Ася сделала вывод, что счастливая жизнь — универсальное средство от старения, правда, далеко не всем везет на счастье, эта штука дефицитная.
— Ну, раз ты наелась и больше ничего не запросишь, выкладывай, зачем позвала, — сказал Филипп Юрьевич. — Не забывай, дома мне достанется за позднее возвращение, ведь я не планировал нашу встречу.
— Я тут думала-думала… — кушая мороженое, залепетала Ася. Нет, сюсюкать не в ее стиле, и она перешла на серьезный тон, чтобы Филипп Юрьевич не сомневался в твердой позиции. — Только не смейся, ладно? Короче, я хочу уехать в Москву… то есть это решено. Там попробую связаться с иностранными агентствами и, если получится, устроюсь работать за границу.
— А если НЕ получится?
Ася задумалась. Конечно, этот вариант далеко не идеальный, она прорабатывала, посему ответ у нее был готов:
— Плевать. В конкурсах больше не хочу участвовать, надоело, другое дело — стать профессиональной манекенщицей. Не получится — останусь в Москве, буду… работать.
— Кем?
— Да какая разница? Куда возьмут, туда и пойду.
— А институт?
Чего не любила Ася, так это вмешательства в ее жизнь. Сейчас начнется: институт, ответственность, надо хорошо подумать, ты еще слишком молода, чтобы пуститься в самостоятельную жизнь… Она чувствовала себя достаточно взрослой, чтобы принимать решения и отвечать за свои поступки, а не выслушивать банальные доводы против намерений. Намерения! Они же ничто, если в карманах ни шиша. Ася надеялась на помощь и могла бы привести миллион аргументов, доказывая необходимость побега, ведь именно побег вызрел в ее головке, для Мариночки отъезд останется в тайне. Ася просто исчезнет, оставив записку: «Уезжаю навсегда. Не ищи». Мало того, она не собиралась сообщать мамуле о себе и в будущем. Только ни один из ее аргументов не отобразит боль и безнадежную тоску по всему тому, что наполняет глаза других людей особенным сиянием, выдающим радость, любовь, счастье. А какая радость у Аси? И она, не мудрствуя лукаво, высказала главную причину своего решения: