Портрет без сходства. Владимир Набоков в письмах и дневниках современников
Шрифт:
Кажется, Гарри Левина эта гипотеза заинтересовала.
Владимир Марков – Глебу Струве, 1 мая 1961
<…> Возвращаю перевод Сирина – ничего особенного не нахожу, есть и промахи. Во всяком случае, при всем к нему уважении как переводчику на английский, в области перевода на русский ему надо сказать: чья бы корова мычала, а твоя бы молчала. Ведь не блещет и его «Аня в стране чудес». <…>
…28 мая 1961
<…> Вчера пришел 2-й № «Воздушных путей». <…> Кстати, одно из стихотворений Набокова – пародия на пастернаковские стихи о Нобелевской премии. Что этот господин не может успокоиться?! Сильно все-таки задел Пастернак этого Сальери наших дней. У меня руки чешутся на Набокова – но никто не напечатает. <…>
Борис
<…> Ну, а гнуснейшая пародия на «Нобелевскую премию» возмутила и меня, и жену, и многих еще. И притом – этот мерзавец Набоков еще припутал сюда свою «Лолиту» – «бедную» свою прельстительницу всего мира – девочку… Но вот результат: первая книга «Воздушных путей» была куплена одной организацией в количестве 400 экз., а вторая только в количестве 50 – и только из-за наличия там набоковских стихов… <…> Это я ему [Р. Гринбергу] напишу на днях. О том, как многие возмущены набоковской гадостью. <…>
Юрий Терапиано – Владимиру Маркову, 21 июня 1961
<…> Я было (по моей всегдашней отвлеченности) написал о стихах В. Набокова (в рецензии о «Воздушных путях») то, что думаю, т.е. – очень отрицательно: и ухо плохое – какофония в первом, а во 2 – наглость.
Ирина Владимировна [Одоевцева] вовремя схватила за руку (сказал ей об этой рецензии): «Что, хотите иметь второго Корвин-Пиотровского, только более авторитетного, знаменитого и богатого?! Да он… Жоржа чуть не съел за ту рецензию, давно, в “Числах”, когда еще был не так знаменит и богат!!!» – В общем, сознаюсь, отступился от «журнальной драки», т.к. еще раз «разводить опиум чернил слюною бешеной собаки» не хочу, черт с ним! А жаль!
Так нахал и будет торжествовать со своей мраморной рукою! <…>
Владимир Марков – Глебу Струве, 25 июня 1961
<…> Терапиано пишет мне следующее о 2-х стихах Набокова из Воздушных путей». [Цитируется предыдущее письмо Ю. Терапиано. – Н.М.] <…> Вы, конечно, и тут найдете что сказать против Одоевцевой (что, конечно, очень легко в данном случае), но эти стихи Набокова, сознайтесь, возмутительны. Более возмутительны, нежели то, что Вас возмущает в стихах Г. Иванова. Но… Вы в набоковской «партии» и в «анти-ивановской», и даже Ваш пиетет перед Пастернаком не заставит Вас дать Набокову за это оплеуху. А я бы дал (хотя я и не боготворю Пастернака, и хотя я и ценю талант Набокова), но нигде не напечатают. <…>
Глеб Струве – Владимиру Маркову, 1 июля 1961
<…> Я не успел <…> ответить на Ваше последнее письмо. Меня в нем крайне удивили Ваши замечания насчет Набокова. Одоевцеву я, может быть, и осуждаю, но только за ее трусость и оппортунизм. И почему Терапиано должен был слушаться ее совета? Если бы мне пришлось писать отзыв о «Воздушных путях», я бы очень резко, не стесняясь, отозвался о стихотворении Набокова, пародирующем Пастернака: я считаю его гнусным и пишу об этом направо и налево своим корреспондентам. <…>
Не знаю, почему Вы думаете, что я принадлежу к «набоковцам» (?) и что мои личные (давно, в сущности, сошедшие на нет) отношения с Набоковым помешали бы мне высказать мое мнение: в конце концов, я единственный не постеснялся в печати отметить отрицательные стороны книги Набокова о Гоголе, назвать ее «аррогантной». Георгий Иванов когда-то написал о Набокове гнусность (должен ли был Набоков за это сводить счеты с ним, я не знаю), но, во всяком случае, это тут ни при чем. Набоковская пародия тоже гнусность, и об этом следовало бы прямо сказать. Терапиано это сделать было совсем просто, так как он никак с Набоковым не связан. Меня никто не просил рецензировать «Воздушные пути», а во мне очень сильна привитая в Англии привычка (традиция) не писать рецензий иначе как по заказу редакции, особенно зная, что в том издании, где я сотрудничаю (в данном случае в «Русской мысли»), будет писать кто-то другой. Самому Гринбергу я очень резко отозвался о стихотворении Набокова и сказал ему, что он не должен был его печатать <…>. Я только не прибавил – о чем теперь жалею, – что очень рад, что отказался участвовать во втором выпуске «Воздушных путей». Гринберг
Геннадий Хомяков – Роману Гринбергу, 6 июля 1961
<…> Набоков, конечно, человек особенный, но его стихотворение, второе (первое очень хорошее), все-таки наглость. Дошла ли до Вас эпиграмма на него? Если нет, то вот она:
Набоков, как всегда вы метки:Вас ждет качанье русской ветки.Но вы не из числа пророков,Не будет мрамора, Набоков.Очень хорошо! У меня руки чесались поместить в седьмом номере, но куда! Разобидится, вероятно. А остро и живо – это надо ценить, по-настоящему острить теперь разучились. <…>
Ольга Можайская – Роману Гринбергу, 26 июля 1961
<…> Эта «Лолита» Сирина, разве настоящий русский писатель мог такую книгу написать! И совсем не потому, что она якобы «аморальная». Вовсе она не аморальная. Наоборот, автор «моралист»… что и понижает ее ценность. Большой русский писатель пишет без ненависти к людям, это не типично для русской литературы. Кроме того, русский писатель – религиозен (как поэт, иногда даже против воли. Даже Бунин по-своему религиозен). Прочтите в «Лолите» воспоминания героя о русском шофере, который отбил у него жену. Какая ненависть против всех нас! <…>
Эдмунд Уилсон – Роману Гринбергу, 20 мая 1962
<…> Ты видел новую Володину книгу [«Бледный огонь»]? Я прочел ее с интересом, но она все равно кажется мне несколько глуповатой. Напиши, как по-твоему. Я ожидал, что профессор окажется настоящим королем, а комментатор – убийцей. Непохоже, чтобы у автора был тот же замысел <…> (на книгу его вдохновила работа над переводом «Онегина»). <…>
Мэри Маккарти – Ханне Арендт, 1 июня 1962
<…> Рада сообщить, что я неожиданно написала несколько вещей. Правда, только рецензии, одну – на новую книгу Владимира Набокова «Бледный огонь» – она выйдет на этой неделе в «Нью рипаблик», – другую, поменьше, на Сэлинджера [«Френни и Зуи»] для «Обзёрвер». Вторую статью я написала за два дня, она получилась очень злой и не доставила мне особого удовольствия, кроме того, что я ее закончила; зато я действительно влюбилась в набоковскую книгу и много работала над ней, испытывая чистейшее наслаждение. Мне очень интересно будет знать, что ты скажешь о книге, когда прочтешь ее; по моему мнению, это одна из жемчужин нашего века, нечто совершенно новое, хотя здесь есть проблески «Лолиты», «Пнина» и других его произведений. Среди прочего, это очень смешная и в то же время очень грустная книга про университетскую жизнь. По-моему, она рассказывает об Америке и ее «новой» цивилизации больше, чем всё, что я прочла прежде. Это первая известная мне книга, которая способна превратить нашу нелепую новую цивилизацию в произведение искусства, как если бы он выгравировал ее, словно «Отче наш», на булавочной головке. Это необычная игра или головоломка, которая требует несколько игроков для того, чтобы разгадать ее, и которая причудливо соответствует нашему веку групповщины. Я обежала весь Париж: библиотека, друзья, знающие русский, друзья, знающие немецкий, друзья, разбирающиеся в шахматах, и волшебным образом заинтересовала их, как будто из вторых рук им тоже передался огонь книги. Подобная заразительность – одно из ее свойств. И все это совершенно отличается, скажем, от «Поминок по Финнегану», потому что там, когда найдешь все отсылки, ты просто возвращаешься к тексту, но в случае с книгой Набокова все, что ты собрал, прекрасно само по себе – редкие птицы и бабочки, движение звезд, любопытные шахматные этюды, отрывки из Поупа и Шекспира, Платона, Аристотеля, Гёте… Естественно, я не смогла разъяснить в ней всё, и мне не терпится узнать, что другие обнаружат в книге из того, что я не заметила. Те рецензии, которые я успела прочесть, – абсолютно тупые, упустившие практически всё, – чего и следовало ожидать, как будто Набоков, посмеиваясь, уже написал статьи рецензентов. Ну, довольно об этом. <…>