Портрет без сходства. Владимир Набоков в письмах и дневниках современников
Шрифт:
Корней Чуковский – «Соне» [Роману Гринбергу],
11 апреля 1965
Дорогая Соня. Я написал Вам письмо за день до получения Вашего письма. Ваше письмо так интересно, что хочется сейчас же откликнуться на него. Никто не отрицает, что Владимир Набоков – искренний и сильный талант и что снобизм – его защитная маска. Но все же к людям он относится с излишней насмешливостью. Для меня Пнин – трогательно жалок, патетичен, а для него только смешон. И очень обидны показались Анне Ахматовой его (правда, превосходные)
Корней Чуковский – Эрнесту Симмонсу, 15 апреля 1965
<…> Четырехтомный «Eugene Onegin» у меня есть. Очень интересная работа! Я ведь помню Vld. Nab. четырнадцатилетним мальчиком. Уже тогда он подавал большие надежды. Его комментарии очень колючие, желчные, но сколько в них свежести, таланта ума! Хотелось бы прочитать Вашу рецензию в «Sunday New York Times». Другие переводы «Евг. Онегина» – особенно Бэбетт Дейч – ужасны. <…>
«Соня» [Роман Гринберг] – Корнею Чуковскому,
12 июля 1965
<…> Из Англии я отправилась в Италию и в Швейцарию, встретила Набокова на Ривьере, где он отдыхает и пишет новый роман. Вы, наверно, получили в свое время ту книжку «New York Review of Books», в которой Эдмунд Вильсон так строго критиковал Набоковского Пушкина. Он сделал при этом и сам несколько ошибок, полагая, например, что либретто для оперы «Евгений Онегин» написал сам Чайковский. <…>
Дон Пауэлл – Эдмунду Уилсону, 20 июля 1965
<…> Очевидно, автором [В. Набоковым] движет желание принизить своих героев и таким образом утвердить собственное превосходство, которое он не мог бы проявить в жизни; вот поэтому он и вынужден создавать марионеток – чтобы унижать и оскорблять их… И еще мне крайне не нравятся его неуклюжие переводы. По крайней мере, Констанция Гарнетт (или это была Изабель Хэпгуд?) заботилась о целом, и у нее не было потребности осаживать лошадей и прерывать звон их бубенчиков, дабы прочесть лекцию о том, что неясные очертания елей, закрывающие горизонт, – это на самом деле подросшие зеленовато-коричневые образцы еловых сеянцев Макса Шлинга номер 542. <…>
Корней Чуковский – «Соне» [Роману Гринбергу],
конец июля – начало августа 1965
Милая, загадочная Соня, хотя Ваш друг, живущий на Ривьере, написал обо мне злой анекдот (в своих воспоминаниях), он все же мой любимый писатель. Из всех его книг я больше всего люблю «Pale Fire». И «Lolita» и «Pnin», и «Defence», и онегинский четырехтомник – для меня бесспорные шедевры. (Кстати, заметили и Вы, что в «Пнине» есть две чудесные пародии на А.[нну] А.[ндреевну Ахматову]?) Из четырехтомника я узнал много нового, многое прочитал с упоением. А «The “Eugene Onegin” Stanza»:
What is translation? On the platterA poet’s pale and glaring head,A parrot’s screech, a monkey’s chatter,And profanation on the dead… etc. —для меня несомненно классика…
Конечно, я не со всеми его утверждениями согласен, так как, например, очень люблю книгу его переводов «Pushkin, Lermontov, Tyutchev», о которой он очевидно забыл, когда писал эту «Stanz»‘у. Я сочинил
У меня в моем альманахе «Чукоккала» есть автограф молодого В.Н. – терцины. Если хотите, пришлю Вам фото (Edm. Wilson еще до меня не дошел).
Корней Чуковский – Исайе Берлину, 31 августа 1965
<…> Видели ли Вы Эдмунда Уилсона о набоковском «Онегине»? Чудесная, изящная статья; очень тонко охарактеризован Владимир Владимирович, но жаль, что Уилсон не слишком тверд в русском языке и что знакомство с Пушкиным у него шапочное. Из-за этого он не заметил настоящих изъянов четырехтомника. <…>
Корней Чуковский – «Соне» [Роману Гринбергу],
31 августа 1965
<…> Эдм. Уилсон написал очень талантливо, очень тонко об «Онегине» Вл. Вл-ча, как жаль, что при этом он, Уилсон, так плохо знает русский язык и так слаб по части пушкиноведения. Вл. Вл. его сотрет в порошок. <…>
«Соня» [Роман Гринберг] – Корнею Чуковскому,
14 сентября 1965
<…> Вы должны были получить продолжение переписки Эдмунда Вильсона и Набокова. С Вильсоном я не согласна совершенно. Исправлять Набокова в части русского языка не его дело совершенно, и он абсолютно неверно определил место Набокова в американской литературе. Владимир никогда не был глубоко связан с русской культурой, оставив родину в шестнадцатилетнем возрасте, ему удалось на Западе ассимилироваться без труда. Он законченный космополит, и это его специфическая черта. Просто изумительно, как человек – я имею в виду Вильсона, – изучающий русский язык, как мне известно, не меньше четверти века, так слабо знает его и русскую литературу. Ответ и поправки, сделанные Набоковым, тоже не столь уж глубоки. <…>
«Соня» [Роман Гринберг] – Корнею Чуковскому,
3 декабря 1965
<…> Почему оставили Вы свою статью о Набокове?
Хочу сообщить, что «Лолита» выйдет вскоре в Нью-Йорке по-русски, и я конечно же пошлю Вам ее по воздуху. Вы писали, что Вам эта книга нравится, русский ее вариант даже и не перевод, но сделан самим Набоковым, и небольшие отрывки, которые оттуда знаю, великолепны. <…>
Исайя Берлин – Эдмунду Уилсону, 25 января 1966
<…> Все, конечно же, подумают, что он [Набоков] – непогрешимый русский ученый, который знает гораздо больше, чем любой не русскоговорящий человек; так будут думать независимо от того, прав ты или нет; чем больше ты будешь возражать, тем больше он будет отвечать. Я уверен, суть дела в том, что подобного рода перевод – не что иное, как литературный курьез <…>, что он содержит все промахи самоупоенного виртуоза, с его огромным нарциссическим талантом и неспособностью к переводу других произведений искусства, предполагающего дар самоотречения, которого он абсолютно лишен. Комментарий – коллекция знаний, характерная для типичного русского дилетанта девятнадцатого века, но вся вещь в целом – это результат работы Набокова, а не Пушкина. Ты прав – он слегка не в своем уме. <…>