Портрет без сходства. Владимир Набоков в письмах и дневниках современников
Шрифт:
Авраам Ярмолинский – Корнею Чуковскому, 4 июня 1964
<…> Только что вышел труд Набокова (Сирина) в четырех томах: перевод «Евгения Онегина» прозой, два тома примечаний и факсимильное издание 1837 г. в четвертом томе. A priori мне кажется, что перевод Е.О. прозой – попытка с негодными средствами. <…>
Эдмунд Уилсон – Барбаре Эпстайн, 11 июня 1964
<…> Вышел набоковский Пушкин. Я возьму его с собой в Талкотвиль и самым тщательнейшим образом изучу – в надежде дать тебе статью к концу лета. Только что проглядывая его, я мог заметить, что в Володином переводе почти столько же недостатков (временами одних и тех же), как и Арндтовском. В нем полно безвкусной
Борис Зайцев – Олегу Михайлову, 29 июня 1964
Дорогой Олег Николаевич, насчет Набокова скажу Вам так: человек весьма одаренный, но внутренне бесплодный. «Других берегов» я не читал, но знаю его еще по Берлину 20-х гг., когда был он тоненьким изящным юношей. Тогда псевдоним его был: Сирин. Думаю, что в нем были барски-вырожденческие черты. Один из ранних его романов «Защита Лужина» (о шахматисте) мне очень нравился. Но болезненное и неестественное и там заметно – и чем дальше, тем больше проявлялось. Он имел успех в эмиграции, даже немалый. И странная вещь: происходя из родовитой дворянской семьи, нравился больше всего евреям – думаю, из-за некоего духа тления и разложения, которые сидели в натуре его. Это соединялось с огромною виртуозностью. В свое время мы с Алдановым собирали ему деньги на отъезд в Америку. Он и отъехал. Материально процвел там – «Лолита» эта дала большие деньги. Приезжал он и сюда, уже «Набоковым», а не «Сирином». В «Nouvelle Litteraire» (или «Figaro Litteraire», точно не помню) было интервью с ним. Говорил он чушь потрясающую, а в растолстевшем этом «буржуе» никак уже нельзя было узнать приятного худенького Сирина. У Данте сказано:
Non ragioniamo di lariNa guarda e passa.He будем говорить о них:Взгляни и проходи.Бунин, как человек здорового склада, с трудом выносил его. На меня его облик наводит «метафизическую грусть»: больших размеров бесплодная смоковница.
Пишу это Вам, лично. Для энциклопедии пишите свое, что Вам кажется и видится. <…>
Рэндалл Джаррелл – Майклу ди Капуа,
август 1964
<…> Как это ни странно, перевод [«Евгения Онегина»] представляет собой жалкое зрелище: вялый, монотонный, буквалистский – с некоторыми фразами, которые звучат не по-английски. В нем полностью возобладал глуповато-извращенный педантизм. <…>
Рэндалл Джаррелл
Корней Чуковский – Сиднею Монасу,
18 октября 1964
<…> Перевод «Евгения Онегина», сделанный Набоковым, разочаровал меня. Комментарии к переводу лучше самого перевода. <…>
Георгий Адамович – Александру Бахраху,
27 декабря 1964
<…> Набоков счел Ходасевича «величайшим поэтом XX века»! Это меня удивляет. Едва ли тут «кукушка и петух», хотя он верно помнит, что Ходасевич его превозносил, когда все его ругали (Зин. Гиппиус – «юлю в литературе», Г. Иванов – «кухаркин сын» и т.д.). Ходасевич, конечно, хороший поэт, но в рамках и пределах, твердо чувствующихся. У самого Набокова есть строчки – правда, только строчки, – которые идут дальше и выше его. <…>
«Соня» [Роман Гринберг] – Корнею Чуковскому,
7 января 1965
<…> Наш лучший переводчик с русского на англо-американский – ваш земляк, мастер слова, В.В. Набоков, и последняя его работа, перевод «Евгения Онегина», содержит интересную проблему, обсуждать которую сейчас заняло бы слишком много времени <…>
Георгий
<…> А насчет того, что у Набокова есть строчки, которых не написать бы Ходасевичу: у него были стихи в «Современных записках», еще до войны, где что-то было о «фосфорных рифмах последних стихов», за подписью Б. Житкова. Меня это стихотворение поразило, я о нем написал в «Последних новостях», спрашивая и недоумевая: кто это Житков? – и не зная, что это Набоков. Конечно, в целом Ходасевич больше поэт, чем он. Но у Набокова есть pointes 64 , идущие дальше, по общей, большей талантливости его натуры. <…>
64
Вершины (фр.).
Владимир Марков – Глебу Струве, 17 февраля 1965
<…> Получил ответ от жены Набокова (карандашом): не возражают против включения его стихов, но сперва хотят видеть переводы. <…>
Глеб Струве – Владимиру Маркову, 18 февраля 1965
<…> Условие Набокова меня не удивляет. Он в этом отношении очень придирчив и, увидев переводы, легко может отказать. Я не знал, что Вы его включаете, думал, что Вы его поэзию не гутируете. (Я тоже только что получил письмо от его жены – в ответ на мое ему; он никому не пишет, слишком занят, переводит «Лолиту» на русский!) <…>
Корней Чуковский – «Соне» [Роману Гринбергу],
февраль 1965
<…> Кстати, я получил недавно четырехтомник «Евгений Онегин» Набокова. Есть очень интересные замечания, кое-какие остроумные догадки, но перевод плохой, – хотя бы уже потому, что он прозаический. И кроме того автор – слишком уж презрителен, высокомерен, язвителен. Не знаю, что за радость быть таким колючим. Мне нравится и «Lolita» и «Pnin», но если бы он отнесся к Пнину добродушнее, мягче, уважительнее, – повесть была бы гораздо художественнее. Я знал этого автора, когда ему было 14 лет, знал его семью, его отца, его дядю, – и уже тогда меня огорчала его надменность. А талант большой – и каково трудолюбие! <…>
Корней Чуковский
«Соня» [Роман Гринберг] – Корнею Чуковскому, 27 марта 1965
<…> Относительно Набокова (я все еще отвечаю на Ваше письмо): Вашу характеристику этого «монстра» разделяют многие. Кроме меня – потому что я очень хорошо его знаю. Он, уверяю Вас, совсем иной, когда отдыхает от своей «позы». Художники всех видов неизменно играют какую-то роль, которая «сочиняет» их личность. Естественность для них – редкое и необычное состояние. Хочу Вам напомнить, что Набокову приходилось жестко бороться за признание своего таланта. Были у него тяжкие времена, и, как наивно это ни звучит, надменность была его главным оружием. Но он честен в этом страшном мире. <…>
Эрнест Симмонс – Корнею Чуковскому, 2 апреля 1965
<…> Вам, возможно, известен перевод Владимира Набокова, на который я давал отзыв в «Санди Нью-Йорк Таймс». Он вызвал целую дискуссию. Это четыре тома: один – собственно перевод, два – совершенно необычные комментарии и четвертый – русский текст издания 1837 года и при нем поразительный трактат о просодии, который должен Вас заинтересовать. Набоков более чем разделяет Ваши опасения относительно непереводимости «Евгения Онегина» – он полагает, что перевести «Онегина», да и всякое рифмованное произведение на английский язык рифмованными стихами и притом сохранить его форму «тематически невозможно». Сам он в своем переводе делает попытку сохранить ритм, но даже ритмом жертвует, если ритм мешает точной передаче смысла данной строки. <…>