Портрет дамы с жемчугами
Шрифт:
Тут даже бесстрашному Китаро стало не по себе. Потянувшаяся за ружьем рука два раза неуверенно скользнула по прикладу. По спине Рурико пробежал неприятный холодок.
– Кто там? Кто?… – хриплым голосом крикнул Китаро.
Неизвестный молчал.
– Кто ты? Не ответишь – пристрелю! Ободренный нерешительностью незнакомца, Китаро
поднял ружье и направил дуло в темный угол, затем посветил фонарем. При его тусклом свете неясно вырисовывалась фигура человека, сидевшего на корточках.
– Ну-ка, выходи! Не то
Незнакомец же спокойно оставался на месте и не делал никаких попыток ни к бегству, ни к самозащите, как поступил бы в подобной ситуации вор или бандит. В ушах у Рурико до сих пор звучал его смех, заставивший ее содрогнуться от ужаса, и она со страхом всматривалась в темноту, в то же время опасаясь, как бы это не оказался ее возлюбленный Наоя.
В этом момент Сёхэй, видимо, придя в себя от громкого крика Китаро, со стоном произнес:
– Не надо стрелять…
После этого Сёхэй совсем обессилел.
Слова хозяина навели Китаро на какую-то мысль. Отбросив ружье, он весь напрягся и стал приближаться к незнакомцу. По мере того как он приближался, незнакомец медленно, шаг за шагом отступал и, дойдя до противоположной стены, вдруг выпрямился. Рурико с ужасом ждала новой схватки. Но опасения ее оказались напрасными.
– Так ведь это молодой господин! – не то с испугом, не то с удивлением воскликнул Китаро.
Рурико вздрогнула.
– Окусама! Это молодой господин! Молодой господин! – в замешательстве повторял Китаро.
Рурико отошла от умирающего Сёхэя и приблизилась к тому месту, где друг против друга стояли две темные фигуры. Да, это был Кацухико! Его кимоно из осима, которое он обычно носил, насквозь промокло от дождя. Черные волосы тоже намокли. Он походил на затравленного зверя. Когда же увидел Рурико, покраснел и улыбнулся своей идиотской улыбкой.
Рурико молчала, не в силах вымолвить ни слова. Теперь она все поняла. Кацухико, которого оставили в Токио и посадили под замок, затосковал по Рурико, каким-то образом вырвался из заточения и в эту страшную бурю поспешил в Хаяму.
– Это вы довели отца до такого состояния? – строго спросила Рурико.
Кацухико кивнул головой.
– Вы один добирались до Хаямы? Кацухико опять кивнул.
– Ехали поездом?
Кацухико снова ответил кивком головы.
– Зачем вы это сделали? Почему так жестоко обошлись со своим отцом?
Тут Кацухико покраснел и замялся. Будь у него ясный разум, он ответил бы ей, как рыцарь, избавивший от опасности высокую особу: «Чтобы спасти вас!»
Однако Кацухико ничего не говорил, только продолжал по-идиотски улыбаться.
Сторож наконец пришел в себя и сказал с упреком:
– Ох, молодой господин! Что вы наделали! В такую ночь уехали из Токио! Да еще искалечили отца! Окусама! – обратился он к Рурико. – Вы лучше присмотрели бы за господином!
Китаро подошел
Рурико, хоть и сказала Кацухико несколько укоризненных слов, в душе испытывала чувство горячей признательности к своему смелому рыцарю, явившемуся к ней на помощь в тяжелую минуту.
Сёхэй вдруг громко застонал. Рурико бросилась к нему. Лицо его судорожно подергивалось, грузное тело билось в конвульсиях.
– Воды! Воды!
Служанка тотчас же принесла воду, но влить ее в рот умирающему было уже невозможно – губы его свело судорогой, и вода струйками потекла с шеи на грудь. Тогда Рурико набрала в рот немного воды и из уст в уста дала Сёхэю напиться, чтобы хоть так проявить свою супружескую заботу о нем.
– Больно! Душно! Душно! – тихо, но внятно произнес Сёхэй и стал царапать себе грудь ногтями.
– Скоро доктор придет! Потерпите, пожалуйста! – робко сказала Рурико.
Умирающий, видимо, услышал ее слова, потому что устремил в се сторону угасающий взор.
– Рурико-сан… Я виноват… Я во всем виноват… Умоляю вас… простите меня!
Теперь Рурико больше не сомневалась в искренности слов Сёхэя, ибо он произнес их перед смертью, и слова эти словно иглой пронзили ее замкнутое, остававшееся до сих пор холодным сердце.
– Ох, как больно… Не могу больше…
Сёхэй схватился обеими руками за грудь и стал кататься по циновке.
– Минако! Где Минако?
Преодолевая мучительную боль, он вдруг приподнялся и стал озираться, но в следующее мгновенье снова рухнул на пол.
– Минако-сан тоже скоро приедет. Сейчас позвоним ей по телефону! – сказала Рурико, склоняясь к его уху.
– Ой! Больно! Умираю! Прошу вас, Рурико-сан… позаботьтесь о Минако и Кацухико! Вы презираете меня, но не станете презирать моих детей!… Мне не к кому обратиться, кроме вас! Простите мой тяжкий грех и позаботьтесь о детях… Умоляю вас!… Кацухико!… Кацухико!…
Сёхэй, видимо, хотел проститься с сыном, но тот даже не двинулся с места, тупо глядя на происходящее.
Смерть уже витала над Сёхэем. Вдруг он взмахнул руками, будто ловя что-то в воздухе, и Рурико впервые протянула мужу руки. Сёхэй собрал последние силы, чтобы пожать их, и понял, что она простила его.
Доктор пришел слишком поздно. Он вымок до нитки, с плаща ручьями стекала вода.
– Я нанял рикшу, но коляску едва не опрокинуло бурей, так что пришлось идти пешком. Сейчас направление ветра переменилось, и вы можете не волноваться. По крайней мере, такой бури, как была недавно, не предвидится. – Все это доктор произнес с нарочитым спокойствием, желая похвастать своей профессиональной выдержкой. – Я так и не понял по телефону, что здесь стряслось, – обратился он к Рурико. – На вас, кажется, напали бандиты, не правда ли? – С этими словами доктор приблизился к пострадавшему.