Портрет моего отца
Шрифт:
Правую дверцу Коля оставил открытой, двигался осторожно, медленно, ощупывая фарами каждый сугроб.
Он нашел Мартынюка, когда уже были видны сквозь метель огни Рымбая. Из большого сугроба, у края дороги, торчали валенки. Коля чуть не наехал па них. Выпрыгнул из кабины, откопал писаря. Тот лежал, свернувшись калачиком. Мокрые волосы его обледенели и чуть позванивали сосулька о сосульку, нос был белый. Коля расстегнул тулуп на груди, послушал: дыхание, хоть и слабое, было. Растер лицо
В поселок влетел на полной скорости, благо улицы были пусты. На поворотах раскидывал сугробы, пару раз даже задел за углы заборов. И наконец затормозил у медпункта. У крыльца была прибита фанерка с красным крестом в белом круге. Выскочил и загрохотал кулаком по двери. Сонная медсестра открыла:
— Ну, чего хулиганишь?
— Обмороженного возьмите.
— Это ты, что ли?
— Нет, там в кабине.
С помощью санитара вытащили писаря из кабины. Он совсем был плох. Сестричка испугалась:
— Ой! У него пульса нет, мама!..
— Так ведь дышит же, — сказал санитар. — Эх, и какой же крепкий дух из него выходит.
— Подождите, — Коля расстегнул карманы Мартынюка, вынул его документы и накладные с требованиями на грузы. — Ну, я пошел. Я потом за ним заеду, на обратном пути.
Он разбудил прапорщика, заведовавшего складом ГСМ, заставил его найти людей и погрузить бочки с горючим на сани.
На продскладе вышла заминка. Часовой-казах твердо сказал:
— Стой! Кто идет?!
— Слушай, друг, — попытался Коля с ним объясниться, — где твое начальство живет? Мне срочно надо.
— Стой! — приказал часовой и щелкнул затвором. — Стрелять буду!
— Да подожди ты стрелять. Свой я, ты что, не видишь?
— Ложись! — сказал часовой. — Лицом вниз!
— Да некогда мне с тобой.
— Первый выстрел в воздух, — сказал часовой и выстрелил.
Коля упал лицом в снег. Вьюга свистела над ним.
Прошло какое-то время. Коля приподнял голову.
— Ну, долго?
— Лежать, — сказал часовой и снова щелкнул затвором.
— Формалист проклятый. Холодно же лежать.
Наконец послышались торопливые шаги: бежали к складу люди. Кто-то крикнул:
— Илубаев! Это я.
— Начальник караула, ко мне, остальные на месте! — продолжал действовать по уставу часовой. И доложил, когда над Колей остановился тяжело дышавший человек: — Часовой Илубаев, пост номер пять, задержал нарушителя, товарищ сержант!
— Молодец Илубаев! А ну, вставай!
Коля выпрямился и увидел прямо перед собой лицо Лешки Горбатова.
— Тю! — сказал Коля обрадованно. — Леха! Ты? Вот это встреча.
Но Лешка хмуро смотрел на него.
— Отставить разговорчики, задержанный! Руки назад, шагом марш в караульное помещение!
— Леш,
— Шагай, шагай!
— Ненормальные, что ли? Да ты пойми: меня подполковник послал за горючим и продуктами для десанта.
— Разберемся, кто тебя послал.
— Леша, хватит, не до шуток. Если я сегодня не пробьюсь обратно…
Они вошли в караульное помещение. Здесь было жарко натоплено. Подсменные спали, не раздеваясь, на койках, другие пили горячий чай за длинным столом.
Леша сел за стол, снял шапку и, строго посмотрев на Колю, спросил:
— Почему оказались в районе продсклада?
— Я ж тебе объясняю.
— Кто вы такой? Где ваша одежда?
Коля запахнул полу полушубка, под которым виднелась голая грудь и вымазанная в машинном масле рубашка.
— Сжег. Ну, что дальше?
— Документы на стол!
— На! — Коля выложил солдатскую книжку, накладные и требования.
— Напоить задержанного горячим чаем и глаз с него не спускать! — приказал солдатам Алексей, взял со стола бумаги и направился к двери.
— Как был псих ненормальный… — вздохнул Коля.
Коле налили чай, придвинули кружку и хлеб.
— Пей, — сказал солдат, который пришел вместе с ним.
Коля пил горячий чай и грел руки о кружку. Потом привалился спиной к стенке, задремал.
Приснился ему летний луг. На лугу корова смачно жует траву и громко дышит. Подошла к нему, боднула крутым белым лбом в плечо и сказала: «Вставай!».
Он открыл глаза. Леша Горбатов тормошил его.
— Вставай! — Бросил ему на колени гимнастерку и свитер. — Одевайся и пошли!
— Куда? Сколько я проспал?
— Здесь вопросы задаю я! Ну, живее!
Коля натянул свитер, надел поверх него гимнастерку, потом полушубок.
Вышли на улицу. Метель продолжала выть и крутить снежной мглой. Перед караулкой стоял Колин трелевщик с прицепленной платформой, на которой рядом с бочками лежали мешки и ящики с продуктами.
— Сукин ты сын, — сказал Николай.
— Да-а. А то черт бы тебя поспать заставил. Тебе еще пятьдесят кэмэ. На, возьми — бабушкино, последнее…
— Спасибо, Леха.
— Сочтемся… Машка пишет тебе?
— А тебе?
— Ладно, вали отсюдова, пока цел. — Леша хлопнул его по плечу.
Коля влез в кабину урчащего трактора и, махнув на прощанье рукой, рванул с места.
Он погасил свет и перешел в другой класс. Там проверил, прогорела ли печь, закрыл вьюшку. То же самое сделал в красном уголке. И уже собирался уходить, когда заметил в углу гитару. Поколебавшись немного, вытащил и, сдунув пыль, положил на колено. Взял несколько тихих аккордов…