Портрет в черепаховой раме. Книга 2. Подарок дамы
Шрифт:
– Она дарила его всем, своё счастье! Щедро. От всей души. А взамен получала, увы…
– Кто это? – спросил Охотников.
– Моя мама. Эуфрозинья-Ульрика. Умерла совсем молодой. Тяжко страдая.
Штабс-ротмистр закрыл глаза и беззвучно пошевелил губами.
– Алёша, что с тобой? – с удивлением спросила Наталья.
– Ничего, Ташенька. Ничего… Я просто подумал… Выходит, это и в самом деле опасно!
– Что?
– Приносить людям счастье. И как это заманчиво и унизительно, когда твоя судьба зависит…
– От кого?
– От
Дверь неслышно приоткрылась, и в комнату заглянула Ольга Протасова.
По коридору Зимнего дворца Рунич вёл Гончарова, который попал сюда впервые. Николай вертел во все стороны головой, восхищаясь великолепием убранства.
– Да-а-а! – произнёс он в восторге. – Служить в таком месте…
– … дано далеко не каждому! – подхватил Рунич. – Для этого талант необходим особый!
– Какой?
– Талант льстеца, например. Без него ты не царедворец! Как, способен?
– Наверное, нет, – ответил Гончаров, подумав, и спросил. – А разве присяги на верность государю недостаточно?
Рунич усмехнулся.
– Во дворцах гораздо больше значат фавор и фортуна! Фавор – господин непредсказуемый. Да и фортуна – дама тоже весьма непостоянная, ветреная…
Из-за поворота коридора появился Охотников. Увидев Рунича, улыбнулся:
– Иностранной Коллегии от российских кавалергардов!
– Россиянам от иностранцев! – последовал ответ.
– Кто это? – спросил Гончаров, когда шаги штабс-капитана стихли.
– Алексей Охотников, баловень фортуны.
– Той самой ветреной дамы?
– Да. Нелегко тут служить. Даже баловням.
Рунич помолчал. Затем заговорил, понизив голос:
– Не так давно это было. Лет восемь-девять назад. При императоре Павле. Состоял при нём флигель-адъютантом некто Волконский Николай.
– Генерал-майор? Герой Аустерлица?
– Он самый! А тогда всего лишь лейб-гусар и флигель-адъютант. Как-то поздно вечером император послал его с каким-то поручением к императрице. Послал и позабыл об этом. А тут для нового дела гонец понадобился. Позвонил. Входит другой дежурный адъютант – Карл Нессельроде.
– Наш поверенный в делах в Берлине?
– Да. Тоже баловень судьбы! В восемнадцать лет – мичман Балтийского флота, в девятнадцать – полковник Конной гвардии и флигель-адъютант, в двадцать – действительный камергер!
– Ловко! Как ему удалось? – удивился Гончаров.
– Никто не знает. Тем более, что Павел этого Нессельроде терпеть не мог. За его невзрачность. И в свои внутренние апартаменты не допускал.
– Добрый день, Евгений Алексеич! – приветствовала Рунича фрейлина Протасова.
– Добрый день, Оленька! – склонился в приветствии Рунич. – Счастья вам необъятного и жениха венценосного!
– Спасибо на добром слове! – ответила Ольга, удаляясь.
– Кто это? – тихо поинтересовался Гончаров.
– Фрейлина вдовствующей императрицы. Добрая душа. Но посплетничать, понаушничать большая мастерица!
– Так что Нессельроде?
– Вошёл туда, куда ему ступать не дозволялось. Император его увидел, вспыхнул, рассвирепел и крикнул громовым голосом: «Ты зачем? Где Волконский?» И выставил Карла за дверь. А когда явился Волконский, в гневе на него набросился: «Как так? Я звоню, а ты не идёшь!» «Ваше Высочество…», – начал было Волконский. «Что? Оправдываться?! В Сибирь!». Тот в ответ: «Ваша воля, Ваше Величество, но позвольте с семейством проститься?». «Можешь! – разрешил император. – Но потом – прямо в Сибирь!».
Раскрылась дверь, и показался чиновник.
– Евгений Алексеич! Легки на помине! Входите – ждём-с!
– Да, да, Дмитрий Сергеич! – ответил Рунич и обернулся к Гончарову. – Погуляй пока! Картины посмотри! Я недолго.
Княгиня Голицына стояла у окна и смотрела на набережную Невы. Появилась кавалерственная дама Наталья Кирилловна Загряжская, урождённая графиня Разумовская, бывшая замужем за Николаем Александровичем Загряжским, родным братом генерал-поручика Ивана Загряжского.
– Княгинюшка, добрый день! – поприветствовала кавалерственная дама.
– Здравствуй, Наталья!
– Прими поздравления! От всей души!
– С чем? – в удивлении вскинула брови Голицына.
– Ну, как же! Великий Князь, говорят, после кавалергардов к павловцам пожаловал, и твой Борис удостоен августейших похвал.
– Иначе и быть не могло! – с надменной гордостью произнесла княгиня. – Он же не кто-нибудь, а князь Голицын. Восемнадцатое колено от Гедимина!
– Но в барабаны-то он, положим, всё-таки бил! – с ехидцей напомнила Загряжская.
– Бил, – согласилась княгиня. – Доказав тем самым, что служба государева – штука претонкая и пресамонравная.
– Известный шут придворный тоже из рода Голицыных! – не унималась Загряжская. – Квасник, он же хан самоедский, на карлице женатый!
Княгиня потемнела лицом и ледяным тоном ответила:
– Но был в том роду и претендент на престол российский. Наравне с Романовым. И если б не…
Из дальнего коридора послышалась тяжёлая поступь, Голицына смолкла, и обоюдное подкалывание прекратилось.
Показались два генерала – Уваров и Голицын.
– Вот они – наши герои! – радостно воскликнула Загряжская. – Принимайте поздравления, любезнейшие Фёдор Петрович и Борис Владимирович! Рады за вас и за ваши полки чрезвычайно!
– Весьма признателен, сударыни! – ответил Уваров, склонив голову и щёлкнув каблуками.
– Спасибо! – отвесил поклон Голицын. – Тронут! До глубины души.
– Молодец, Боренька! – поздравила сына и мать. – Не посрамил рода Голицыных!
По коридору защёлкали каблучки, и появились Мария Фёдоровна с фрейлиной Протасовой. Ольга что-то оживлённо рассказывала императрице. Увидев Голицыных и Загряжскую, фрейлина тотчас скрылась в одной из комнат.