Портрет второй жены (Единственная женщина)
Шрифт:
– Меня что-то настораживает, Юра, – сказал Сергей, когда они остались одни.
– Почему? – тут же спросил Ратников.
– Трудно объяснить. Наполовину – интуитивно, я нюхом чую какую-то опасность, но выводы делать пока рановато. А наполовину – реально. Я просто не уверен в этом Звонницком.
Звонницкий был начальником службы информации – новой, созданной Ратниковым специально для этого проекта, и располагавшейся не в центральном здании «Мегаполис-инвеста». В руках Звонницкого оказались сосредоточены важнейшие нити «системы», и, пожалуй, после
Сейчас, пока «система» еще не включилась на всю катушку, служба информации занималась тем, что собирала банк данных обо всех российских фирмах, могущих представлять хоть какой-нибудь интерес в будущем. И уже по тому, как велик был составленный ею список, можно было понять масштаб готовящегося проекта.
– Я в нем не уверен, – повторил Псковитин. – Это впервые такое – что я не могу на все сто поручиться за человека, от которого так много зависит. Вроде и работает нормально, и, ты говоришь, профессионал высококлассный… А я не уверен, что он работает только на нас.
– Ты знаешь что-то конкретное?
– Ну-у, если б знал! Другой был бы разговор. Говорю же, какие-то очень косвенные свидетельства того, что доверять ему опасно. Как хочешь, Юра, я бы его сменил, и чем скорее, тем лучше.
– Хорошее дело, Серега! – Ратников встал, прошелся по кабинету. – Заменить человека, который все наладил, который так или иначе владеет всей информацией! Во-первых, это даже технически трудно, а во-вторых, по-моему, в этом случае гораздо больше опасность, что он начнет работать против нас – и от обиды, и просто для заработка. Разве нет?
– Да, – нехотя согласился Псковитин. – Это-то и неприятно. Как будто сами себя в угол загнали… Ладно, что попусту воздух сотрясать. Посмотрю еще, может, зря нервничаю.
Ему был не слишком приятен этот разговор: он считал Звонницкого своим проколом. В конце концов, в его обязанности входила всесторонняя проверка, и он должен был все сделать задолго до того, как тот начал работать. Черт его знает, как он проморгал…
Настроение у Сергея было из-за этого настолько испорчено, что он почти забыл странную Юрину отрешенность и взволнованность, которая так бросилась ему в глаза с утра.
Но потом, через несколько дней, он просто не мог не заметить, что душа его друга взбудоражена, что ему стоит огромных усилий включаться каждый день в обычную деловую жизнь.
Псковитин всегда знал, что бизнесмен Ратников сильно отличается от своих коллег. Отличается каким-то душевным избытком, в котором не было никакой необходимости для успешной коммерческой деятельности. Порою Сергей видел, что Юре приходится сознательно «выключать» какие-то свои способности, чтобы соответствовать тому, чем он занимался сейчас.
Он всегда был такой – и в детстве, занимаясь математикой, мог всю ночь читать какие-то малопонятные «слепые» ксерокопии, никакого отношения к математике не имеющие, или, например, объяснять Сережке, почему человеческая внешность не совпадает с отражением в зеркале…
Но теперь Сергей ни о чем его не спрашивал.
Если Юра выглядел потрясенным, растревоженным, то Лиза, наоборот, казалась такой счастливой, как никогда прежде. То удивительное сияние, которое лилось из ее глаз, стало теперь настолько сильным, направленным, что Сергею хотелось зажмуриться, встречая ее взгляд: он знал, что это сияние предназначено не ему…
Они оба были счастливы с Юрой, в этом не было никакого сомнения, хотя даже в эти, первые, дни их взаимного счастья в Юрином взгляде, обращенном на Лизу, никогда не гасла тревога.
«Да он как будто боится, что она исчезнет!» – поразился Сергей.
Юрка больше не предлагал вечерами проехаться куда-нибудь. Заезжал только по утрам в бассейн, как они делали это всегда. Но и в эти утренние ясные минуты, выходя из воды чуть уставшим и посвежевшим, он был сосредоточен на том, что происходило в его душе. И он думал о чем-то, думал мучительно и напряженно – Сергей видел, что эти мысли не дают ему быть счастливым безоглядно.
Псковитин отдавался работе яростно, это было теперь единственное, что спасало его от мучительных размышлений. Но это – днем, а вечерами, если оставался дома, давили невыносимым одиночеством даже стены квартиры на проспекте Вернадского.
Он давно уже знал, что женщины, появлявшиеся время от времени, не способны успокоить его душу. А теперь их было мало даже для его тела; впервые Сергей почувствовал, как неразрывна связь между телом и душой.
Каждая минута того вечера, который они провели с Лизой в Кускове, стояла у него перед глазами так ясно, как будто все это происходило вчера. Он и представить себе не мог, что будет как мальчик вспоминать прогулку с девушкой по дорожкам парка – и как куртка сохранила тепло ее тела…
Сергей и сам не понимал, почему вдруг сказал Лизе, что она похожа на Катю Рослякову. Ничего общего не было у нее с той чернобровой, вечно жаждущей его тела женщиной. Да он и не любил ведь Катю, несмотря на то что провел с нею немало приятнейших часов, а от одного взгляда на Лизу сердце у него сжималось.
Сергей не привык нащупывать внутреннюю, неназываемую связь между явлениями, и сейчас его мучило и сердило то, что он не понимает, почему светящийся Лизин взгляд вдруг вызвал у него эти юношеские воспоминания.
И он набрасывался на работу, засиживался до ночи в своем кабинете, мотался целый день по городу, встречаясь с людьми, – приглушая, как зубную боль, свое неизбывное одиночество.
А дел у него было предостаточно, их всегда было много в «Мегаполисе», Юрина энергия словно вызывала их, выводила из глубин человеческой жизни, закручивая в тугие узлы.
Сейчас Псковитин занимался Звонницким – по сути, делал то, что должен был сделать давным-давно, в сотый раз перепроверяя его связи. И чем дальше заходила проверка, тем мрачнее становился начальник службы безопасности…