Портрет
Шрифт:
Бахилы действительно самым нахальным образом стремились в свободное плавание. Пришлось Моте остановиться и, присев на корточки, примотать своенравные создания потуже к башмакам. Пока он возился с тесемками, боевой запал резко снизился, и на освободившееся место заползло сомнение, а стоит ли вообще идти к заведующей. Правду ей все равно не расскажешь, иначе за дурачка сочтут. А начнешь придумывать, обязательно на чем-нибудь проколешься.
– Чего встал? – послышался из-за спины голос кассирши. – Аль дорогу не уразумел?
За
– Добрый день, молодой человек! – заведующая оторвала взгляд от лежавших перед ней бумаг. – Вы ко мне? А почему не постучали?
Матвею стало неловко. Переминая пальцами входной билет, Зарубин не знал, что и сказать.
– Наверное, я просто не услышала, – женщина по-доброму улыбнулась. – Простыла немного, уши заложило. Так вы ко мне? Напомните ваше имя, а то я запамятовала.
– Вы… вы меня знаете? – сдавленно произнес Мотя, забыв еще и поздороваться.
– Говорили мне наши служительницы, что появился поклонник творчества живописца Станового. Да и сама я регулярно вас в этом зале вижу. Если память не подводит, то вчера наш музей изволили посетить.
– Здравствуйте, – виновато произнес Матвей, – а вы заведующая будете?
– Она самая. Пульхерией Петровной величают. Вы присаживайтесь, молодой человек, и напомните ваше имя.
Мотя на цыпочках прошел к стулу и сел на его краешек:
– Зарубин я, Матвей. Из Соцгорода, с шинного завода, со строительства.
– Да, – снова улыбнулась заведующая, – сколько молодежи приехало в наш сонный городок! Но там… я слышала, еще и лагерь с преступниками теперь будет? У нас жители за детей боятся.
– Они под надежной охраной и перевоспитываются трудом, – ответил Матвей словами, более подходящими для политинформации, но как сказать по-другому, он не знал.
– Так вы живописью интересуетесь?
– Я… да… нет… я не разбираюсь, – мучительно выдавил из себя Зарубин.
– Понимаю, – Пульхерия Петровна говорила с теплотой, которая растапливала в Матвее ледок неуверенности и сомнений. – Вам, видимо, этот портрет понравился? Должна сказать, что работа действительно неплохая, хотя художник малоизвестный.
– Малоизвестный? – перебил Мотька заведующую. – Как же так? Разве в музеях бывают малоизвестные? Я думал, что он знаменитый.
– Молодой человек, у нас, к глубокому сожалению, не Эрмитаж и не Третьяковская галерея. И вообще не картинная галерея,
– Так, значит, он местный? – с надеждой спросил Зарубин.
– Нет, тут исключение – этот художник не местный.
– Не местный… – разочарованно протянул Матвей. – И что же делать?
– Не поняла вас, – Заречная пристально посмотрела на Мотю. – Вы постарайтесь объяснить, что вас так заинтересовало в этом полотне. Тогда я постараюсь вам помочь. Если смогу, конечно.
Матвей опустил глаза и замолчал. Не будешь же говорить взрослой, серьезной женщине, да и еще заведующей целым музеем, о том, что влюбился в девушку на картине. Она, Пульхерия Петровна, не засмеет, наверное, как ребята на строительстве, но мало ли что подумает.
– Позвольте мне определенную нескромность, – слова Заречной были необычные, не повседневные. – Расскажу вам одну историю. Я училась на Бестужевских курсах, на историко-филологическом отделении. И безумно влюбилась в Евгения Онегина. Даже письмо в стихах пыталась ему написать вместо Татьяны Лариной. Получилось, правда, плохо. Бог меня способностями к стихосложению обделил.
– А потом что было? – открыв рот от удивления, спросил Зарубин.
– Собственно говоря, ничего. Девичья влюбленность в литературного героя прошла, только вот со светлым чувством вспоминаю иногда. Но человеку вообще свойственно в розовых тонах воспроизводить свою юность, особенно когда проходит так много лет, что и посчитать страшно. Как я понимаю, с вами и девушкой на картине такая же история приключилась? Ну ничего, не вы первый, не вы последний. А барышня на полотне Станового действительно красивая.
– Вам тоже нравится? – в глазах Зарубина вспыхнул огонек.
– Молодой человек, я, конечно, не мужчина, но, объективно говоря, она хороша. Так что у вас неплохой вкус, поздравляю и желаю, чтобы и в жизни вы встретили достойную пару.
– Я хотел про художника побольше узнать. Правду говорят, что рисуют картины с живых людей? Ежели так, то он знает Ревмиру.
– Кого-кого? – переспросила Заречная.
– Ну, девушку с картины.
– Это вы ей такое имя придумали?
– Да. Ревмира! Революция мировая!
– Не знаю, не знаю, – покачала головой заведующая. – Вы меня простите великодушно, но она не очень похожа на революционерку. По крайней мере, в таком платье по баррикадам не побегаешь. Да, и вот что. Я не сильна в новых именах, но как раз недавно читала, что Ревмира – сокращение не от революции мировой, а от революционного мира. Но тут вы, думаю, лучше знаете.
– Ничего вы не смыслите, – с горячностью выпалил Матвей. – Она революционерка, самая настоящая. Иначе и быть не может, ведь она красивая. А то, что в платье таком, да рядом с розами, то Ревмира задание выполняет в тылу у белых.