Поручик Ржевский и дама с солонкой
Шрифт:
«Чёрт побери! Кажется, Фортуна снова улыбается!» – подумал Ржевский и запоздало пригласил гостя в дом, а там домашняя водка и поданные к ней разносолы сделали своё дело. Через три часа гость уже именовал поручика «друг», а значит – можно было заводить речь о деньгах.
Для начала Ржевский просто пожаловался на стеснённость в средствах, но тут оказалось, что «князь Всеволожский осведомлён об этой беде».
– Его сиятельство готов предоставить необходимую сумму, – радостно сообщило доверенное лицо, уже раскрасневшееся от выпитой водки.
– Под расписку? – спросил Ржевский, наполняя рюмку
– Без расписки. Просто под ваше честное слово, – всё так же радостно пояснило доверенное лицо. – Обязанность губернатора – заботиться о нуждах жителей губернии. А особенно – таких известных жителей как вы, мой друг.
– Деньги нужны мне скоро, – смущённо признался поручик, после чего радость доверенного лица перешла в восторг:
– Об этом его сиятельство тоже догадывался! Деньги у меня с собой.
И вот в декабре 26-го дня Ржевский, хоть и с опозданием, явился на губернский бал. Оценив количество трепещущих вееров, поручик был очень рад открывающимся перспективам, но что-то подсказывало: такое счастье не может быть совершенно безоблачным и от Фортуны следует ждать подвоха.
* * *
Несомненно, на этот бал собрались все красавицы губернии. Разнообразие выбора впечатляло, но правила вежливости не позволяли гостю немедленно ринуться в атаку. Сначала следовало подойти к хозяину дома, чтобы благодарить за приглашение.
Объявив Ржевского по всей форме, распорядитель бала сразу указал поручику на благодетеля – невысокого господина, ещё не старого, но с седыми кудрями, напоминавшими напудренный парик прошлой эпохи. Князь Всеволожский смотрел на всех с каким-то сонным и скучающим видом, чем производил не очень приятное впечатление, но поручик, помня об одолженной сумме, всё же решил для себя, что губернатор – человек добрый и великодушный.
При виде Ржевского скучающий князь сразу оживился, любезно выслушал благодарности и представил свою супругу, француженку, вполне привлекательную, которая, пока гость прикладывался к её ручке, любезно осведомилась (с акцентом, но по-русски) «хорошо ли доехали».
Такие светские разговоры долго не длятся, а француженка, если приглядеться, была не так уж привлекательна, поэтому Ржевский краем глаза покосился в залу, полную трепещущих вееров, к которым, кажется, уже добавилось трепетание ресниц.
Баталия предстояла интересная. Кровь вскипела, как перед настоящей битвой, но тут губернатор произнёс:
– Пользуясь случаем, поручик, познакомьтесь. Это моя племянница, Таисия Ивановна…
Ржевский взглянул на Всеволожского, а затем проследил за направлением его взгляда – князь смотрел куда-то в сторону супруги, но чуть правее.
Богиня Фортуна, незримо присутствовавшая в зале, в этот миг, должно быть, звонко рассмеялась и упорхнула прочь, взмахнув юбками.
– Тасенька, не тушуйся, – нарочито ласково сказала губернаторша.
И вот из-за округлого белого плеча губернаторши, обрамлённого нежно-розовым шёлком платья, выглянуло существо, которое поручик затруднился бы хоть как-нибудь обрисовать, потому что взгляду зацепиться было решительно не за что.
«А вот и подвох! Эх, Фортуна-шутница! – подумал Ржевский. – Я ещё не успел открыть меню, а мне уже предлагают уплатить по
По светским правилам полагалось пригласить Тасеньку на следующий танец, а также следовало опасаться, что губернаторша попросит своего гостя сопровождать это существо на банкет, который всегда устраивают в середине бала.
Ржевский чувствовал, будто над головой уже держат свадебный венец, однако ещё не всё пропало. «Танцевать с ней сегодня более трёх танцев они меня не заставят», – твёрдо сказал себе поручик, но следовало ни в коем случае не сбиться со счёта. Один лишний танец сверх трёх положенных по этикету – и ты жених!
* * *
Грянул вальс. Ржевский кружился с племянницей губернатора по залу, при этом чувствуя себя престранно. Поручику казалось, что он танцует один, потому что всякий раз, когда взгляд падал туда, где должно находиться лицо партнёрши, там как будто бы не оказывалось ничего. Ржевский смотрел и не видел, а вместо этого видел, что в соседней паре белокурая дама, раскрасневшаяся от танца, очень даже ничего. А вон в другой паре – премилая брюнетка с точёным овалом лица. Карие глаза горят жаждой амурных приключений, и кажется, этот взор даже обратился в сторону поручика. Судя по всему, Амур сегодня действовал не в согласии с Фортуной и по своему усмотрению уже выпустил несколько стрел в женские сердца.
Ржевский дал себе слово непременно пригласить брюнетку на один из следующих танцев, а если у неё все танцы расписаны, то и это не препятствие.
При таком повороте дела следовало выяснить имена хотя бы нескольких счастливцев, которым предстоит танцевать с этой красавицей. А дальше – найти их и вывести одного из них из игры, на что есть много способов. Например, случайно опрокинуть на соперника поднос, находящийся в руках у официанта, проходящего мимо. Ведь невозможно же танцевать с дамой, когда жилет залит вином или измазан мороженым.
Можно также запереть соперника в уборной, чтобы не успел к началу танца, а если соперник узнает, кто так подшутил, и вызовет шутника на дуэль – значит, стреляться! Но за танец с по-настоящему красивой женщиной не страшно рискнуть головой.
– Вы молчаливы, поручик, – послышался голос рядом.
Ржевский вынырнул из мира грёз:
– А?
– За время танца вы не произнесли ни слова, – продолжал голос.
Лишь теперь Ржевский понял, что это говорит Тасенька, племянница губернатора, и что она мягко упрекает кавалера за неучтивость, ведь с дамой во время танца положено беседовать.
– Простите меня, – пробормотал поручик. – Давно не был в свете. За два года в деревенском болоте сам стал деревенщиной.
– Что вы! – возразила партнёрша. – Вы танцуете как светский человек.
Ржевскому невольно вспомнился вечер у соседа в имении, состоявшийся месяц назад. Там собралось несколько семейств с жёнами и дочками.
Под звуки дребезжащего фортепиано поручик танцевал со всеми дамами и девицами, а они говорили: «Вы танцуете прекрасно». Но объяснить эти похвалы было очень просто – мужская часть собрания, рассевшаяся по креслам и диванам, предпочитала седалищ не поднимать.