Поручик Ржевский или Любовь по гусарски

Ульев Сергей

В избе Авдотьи Ильиничны было темно и тихо. Ржевский прошел до своей комнаты. Войдя, не стал зажигать свет и прямо в мундире завалился на кровать.

– У-у-йо, святые угодники!
– взвыл кто-то у него под одеялом.

"Барышня? Как кстати!
– обрадовался поручик, подобные пикантные сюрпризы ему были не впервой.
– На ловца и зверь бежит".

– Кто тут прячется?
– игриво спросил он, запустив под одеяло руку.
– Шпион французский, таракан прусский?

–

Я это, милок, - услышал он застенчивый сиплый голос.

– Три тысячи чертей!
– воскликнул Ржевский.

Поспешно одернув руку, которая уже мяла бог весть что, он соскочил на пол.

– Какого черта вы делаете в моей постели, Авдотья Ильинишна?!

– Сплю, милок.

– Но это же моя кровать!

– Прости, милок, - кротко ответила старушка.
– Видать, перепутала. Памяти нет ни на грошь. Вы, уж, не серчайте, батюшка.

"Была б ты помоложе!" - чуть не крякнул с досады поручик.

Авдотья Ильинична словно прочитала его мысли.

– А в молодости я с его превосходительством генералом Румянцевым спала, - похвасталась она, почесывая под одеялом ногу.
– Один раз. Хороший был мужчина, видный. Все о подвигах своих ратных рассказывал. Я его тогда, кляча, крепко обидела. Укорять стала, что он свои подвиги только на войне горазд совершать. А он мне в ответ: "Меня, - говорит, - Дуся, по-настоящему возбуждает только близость неприятеля". Так и оставил меня в красных девицах. Вот вам крест, что не вру.

– Заливаете, Ильинишна, - отмахнулся Ржевский.
– Но проверять не буду. Лучше чаю мне поставьте.

– Сейчас, касатик. С медом али с вареньем?

– С соленым огурцом!

Шустро скинув с себя одеяло, Авдотья Ильинична засеменила босяком к двери.

– Не холодно голышом-то спать?
– не удержался от язвительного замечания поручик, узрев в полутьме ее худосочные телеса.

Она встала как вкопанная. Обернувшись к нему, принялась бесстыдно почесывать живот.

– Так ведь жарко, милок. Я летом завсегда так сплю. Я не какая-нибудь там принцесса.

– Чеши, бабка, отсюда галопом!
– взревел Ржевский.
– Не доводи до греха! Я тебе не генерал Румянцев, враз салат из тебя сделаю.

Не успел он закрыть рта, как старуха прошмыгнула за порог. Только дверью хлопнула. Поручик усмехнулся и прилег поверх одеяла.

Внезапно дверь опять распахнулась.

– Уйди, окаянная!
– рявкнул Ржевский, запустив в дверной проем подушкой. Но тут вспыхнул огонек, и в противоположном конце комнаты высветилось улыбающееся лицо мужчины средних лет, одетого в полицейский мундир.

Глава 17

Жертва любви

– Здравия желаю, господин поручик, - бодро произнес вошедший.
– Прошу простить

великодушно, если разбудил.

– Я не спал, - буркнул Ржевский.
– С кем имею честь?

– Исправник, Степан Никанорович Крыщенко, к вашим услугам.

– Исправник? По части дымохода, что ли?

– Нет, по части сыска и расследования.

– Какого черта! Чем обязан?

Подойдя к стоявшему на тумбочке подсвечнику, исправник зажег свечу. С лица его не сходила мягкая улыбка. Подняв с пола подушку, он стряхнул с нее пыль и вернул Ржевскому.

– А чего это, господин поручик, у вас старухи голые по дому бегают?

– Прикажете им по небу летать?

– Шутим, ваше благородие, - понимающе заулыбался исправник, присаживаясь на стул рядом с кроватью.
– Ну да я не за тем пришел. С графиней Шлёпенмухер были знакомы?

– Дуба, что ли, дала?

– При смерти. Так вы ее знали?

– Нет, я с ней не спал.
– Ржевский подавил зевоту.
– Как я понимаю, графине теперь нужен чудило с кадилом. При чем здесь я?

– За попом дело не станет. Я спросить хотел.

– Ну?

– Это вы ее сегодня... того...

– Чего, чего?

– Топориком?

Ржевский подскочил на кровати.

– Да вы рехнулись! Как вас там?..

– Степан Никанорович.

– Да вы рехнулись, Никанорыч! Настоящий гусар никогда не променяет саблю на топор.

– То есть, иначе говоря, если бы вам пришла нужда убить графиню, вы...

– Зарубил бы ее саблей!
– подхватил Ржевский.
– И глазом бы не моргнул. Но расскажите толком, что случилось.

– Графиню Шлёпенмухер нашли сегодня без чувств в беседке возле ее дома, - по протокольному сухо заговорил исправник.
– На лбу у нее имеется вмятина от обуха топора. А топор этот был найден здесь же, вбитым в ступеньку беседки.

– Небось, она сама об топор и долбанулась.

– Откуда вы знаете?
– напрягся исправник.

– Но-но, любезный, не зарывайтесь.

– Вы, господин поручик, не серчайте. Я только по гражданским делам уполномочен. Вас, если что, под военный трибунал отдадут. А я просто так зашел, из любопытства.

– Я вас больше не задерживаю.

Ржевский вытянулся на постели, показывая всем своим видом, что собирается заснуть.

– Одну минуточку, господин поручик.

– Ну чего еще?

– Я почему на вас подумал: у графини вся беседка одной и той же надписью расписана. При помощи ножечка.

– Какой надписью?

– "Ржевский плюс Шлёпенмухер равняется лямур". Последнее слово было вырезано по-французски. Вас это не удивляет?

– Ну, если бы это слово было по-эфиопски...