Порядок в культуре
Шрифт:
Модернизационный проект в литературе связан с отрицанием, сомнением, разоблачением и, желательно, с раздеванием человека. Их герой — это человек без догмата, не подчиненный ничьей воле, не имеющей над собой спасительного покрова догмы, нормы, идеала. Их герой предоставлен самому себе, он не нуждается ни в какой крепкой сцепленности с реальностью, а воспринимает ее как поток существования. Выключенность личной воли — признак не только отдельного героя, но трактуется ими как признак поколенческий. Остаются только вялые рефлексии о самом себе да полагание своего «я» за всю реальность.
Почвенная концепция человека связана с восприятием целостности человека (если и утраченной, то сама степень утраты определяется «вычитанием» из целого) и оседлости человека вместо модного ныне кочевого его образа в модернизационном
— Никакая «национальная почва» невозможна без прочной семьи.
— Для меня важным событием стало появление романа «На острове Буяне» Веры Галактионовой почти через 30 лет (!) после «Прощания с Матерой» Валентина Григорьевича Распутина. Между эти двумя настоящими литературными произведениями существует явная дуга напряжения. И напряжения очень сильного. Галактионова «отвечает» Распутину — и такой ответ, мне кажется, очень здорово получить вот так, «в руки». Ведь не так часто в нашей литературе велись диалоги произведений, как это случилось с «Матерой» и «Буяном». Писатель-мужчина называет повествование женским именем, писатель-женщина свой остров называет именем мужским.
Вера Галактионова печатает «Остров Буян» в 2003 году, когда лежат порушенными стройки социализма, когда все разворовано и растащено, когда человеку деревенскому, хоть наизнанку вывернись, а не припасть, никогда не припасть ни к каким роскошествам нынешней жизни. Время Буяна — самое что ни на есть ближайшее, вот оно — стоит за окном.
И в это время совершенно открытой (до непристойности обнаженной) трагедии жизни Галактионова пишет победительную и бодрую вещь. У Галактионовой не город деревню рушит (что читалось в распутинской «Матере» с грустной обреченностью непонимания), но деревня и сама выдюжит, и еще город вытащит.
Буян запоминается каким-то почти бедным, но освежающе-холодным, бодрым и чистым-чистым. То ли от снега эта чистота, то ли это чистота простоты и добродушия, а может, потому, что церковь у них никогда не закрывалась — «везде церкви рушили, а нашу-то небось пальцем тронуть побоялися! Оно самое чистое место поэтому и осталось — Буян». Буян — это русский схрон. Это место силы. «Остров Буян» — не сказка, но существующая в свернутом виде возможность каждому из нас строить свою линию обороны — «ни анашой, ни Родиной не торговать». Кто мешает? Разве это невозможно? Вот и собрала Вера на свой остров реальных, а не сказочных русских людей — просто в большом мире они все рассеяны и, быть может, не знают друг друга…
Как-то я получила приглашение в литературный клуб, где была обозначена тема встречи: «Человек без границ» — и была обескуражена, представив этого человека. Нет, для самобытности нужны границы! Границы «острова», личности, народа. И это понимание необходимости границ — тоже существенная опора почвенников.
— Возможно ли полномасштабное возрождение русского национального искусства в России, и если да, то какие усилия следует к этому прилагать? Каково участие правящей политической элиты в этом процессе?
— Во-первых, русское национальное искусство в современной России полноценно уже существует. И стоит говорить о нем, а не о каком-то будущем возрождении — устремив взор в будущее, можно легко проглядеть, погубить и похоронить заживо нынешнее русское искусство. Я считаю это болезненным искривлением современной патриотической мысли: или говорят о том, что все погибло, что нет ничего подлинного, что все русские деревенщики советского периода буквально последние, или живут неопределенной надеждой на некое будущее. И та и другая позиция для меня являются проявлением нигилизма
Но другой вопрос — отношение государства, общества и политэлиты к национальному искусству. Почему нет национального проекта «Культура»? Для такого проекта нужно нечто другое: финансовые вливания — это вопрос второй. А к первому, определяющему, ни государство в лице чиновников, ни политический класс не готовы. Именно в культуре не осмыслена и не поставлена верховная цель культурной деятельности. Для чего государству культура и какая культура наиболее полно обеспечивает его цели, если оно намерено оставаться суверенным? Зачем человеку культура — тебе, мне, соседу? В общем, тут придется выбирать, выстраивать иерархию целей и ценностей. Выбор, в свою очередь, требует личного высокого культурного статуса, а не только полагания на экспертов. К тому же нынешний, например, президиум Совета при президенте РФ по культуре и искусству вызывает некоторое недоумение. Из восьми человек почему-то аж двое представляют театр (естественно, это Олег Табаков, в театре которого буйствует и скандалит самый модный режиссер Кирилл Серебренников); почему-то там же находится господин Пиотровский (после грандиозного скандала с потерей ценностей Эрмитажа его, очевидно, сильно пожалели и решили «укрепить» репутацию). А вот литературу вообще никто не представляет. Лоббирование своих интересов — вот главный принцип «культурной деятельности» близко стоящих к власти.
Долгие годы нравственное ядро культуры разрушалось ради идеи плюрализма и культурного равенства. Долгие годы мораль считалась лишь прибежищем тех, кто не приспособился к рынку, а приспособившиеся считали себя от нее свободными. Долгие годы в культуре не велась интеллектуальная работа по оценке того, что приобретено нами, а что утрачено сравнительно с прошлым — как ближайшим советским, так и с золотым веком русской культуры. Содомиты не преследуются законом, но борьба с пропагандой их образа жизни тоже законна. Кто ее ведет? Невелики их силы. Вспомним июньские события у памятника героям Плевны. Что говорили в СМИ? Слышали вы о духовном и нравственном нездоровье секс-меньшинств? Кто сказал извращенцам: да, вы в определенных границах законны, но ваша цель — наслаждаться таким образом жизни — все же несравнима по значимости с целями нормальной семьи, рождением и воспитанием детей. Слышали вы эти слова из уст чиновников высокого ранга, кроме Юрия Лужкова?
— Кто из молодых литераторов способен подставить плечи под культурный груз, который бережет от падения русский лагерь в литературе?
— Молодая русская литература есть (молодыми я считаю тех, кому не больше 35 лет). Мы в «Москве» печатали прозаиков и поэтов — Алексея Грахова, Марину Котову, Александра Павлова, Алексея Еремина из Кургана, Екатерину Полянскую из Петербурга и других. В них есть творческий потенциал, зерно, но его, конечно, нужно все время выращивать внутри себя. Трудиться. Да и потом желательно не соблазниться, не разменяться. Я довольно уже давно писала о молодой литературе, и те мои герои повзрослели, а некоторые тогда обиделись (непонятым быть еще и приятно). Увы, но многие мои критические интуиции сбылись — кто-то уже в 30 лет ушел в политику, кто-то стал слишком игрив в литературе и мне уже неинтересен. Но я знаю твердо одно: для нормальной жизни в литературе важна связь поколений. Что это такое? «Старики» и старшие должны быть такими, чтобы, отвечая им своим творчеством, молодым нужно было бы расти и самим в ответ. Но и молодые должны жить в литературе всерьез, чтобы иметь право на помощь. Смена поколений очень важна для национальной культуры. Тут все должно происходить вовремя. А если идет неестественный сбой, то одно поколение «поедает» следующее за ним, задерживает в коротких штанишках полноценные силы поколения, личностные силы эти перегорают, следствием чего и является реальное ослабление масштаба литературы. Ну а если будет падение русской литературы, то за него в ответе все — и старые, и молодые. Однако лично я его не предвижу. Еще раз прочтите в начале статьи имена русских писателей.