Пощечина
Шрифт:
— Он уже девятый сон должен видеть.
Я не стану отвечать. Я не стану отвечать.
— Хорошо отметила?
— Что за глупости, Розалинда?! Мне восьмой десяток. Дни рождения я уже давно не отмечаю.
Поразительно, думала Рози. Ее мать всю жизнь провела в трущобах Перта, а до сих пор изъясняется, как истинная англичанка, на правильноманглийском.
Безукоризненный английский Рози научилась понимать, когда жила в Лондоне, хотя никто из выходцев с Британских островов эту речь не признал бы. Потому что так
— Джоан заходила? — Джоан была лучшей подругой ее матери. Джоан — единственнаяподруга матери, злорадно подумала Рози.
— Заходила.
Спроси про своего внука. Спроси, пожалуйста, про своего внука.
— Эдди звонил?
— Нет, Эдвард не звонил.
— Он позвонит, я знаю.
Ее мать на другом конце провода презрительно фыркнула:
— Твой брат наверняка сейчас напивается в каком-нибудь баре. Он вряд ли помнит, какой сегодня день недели, не говоря уже про день рождения матери.
Сколько ожесточенности, сколько недовольства в ее тоне! Рози почувствовала, что ее неприязнь испаряется, остается только жалость к матери. Она успокоилась. Скоро они попрощаются, и жалеть будет не о чем.
— Одна только Джоан и думает обо мне.
Ей следовало бы сказать: «Я же позвонила». Ей следовало бы сказать: «С тобой так трудно». Ей следовало бы сказать: «Мы не звоним, потому что не любим тебя». Но Рози вообще не ответила. Скоро, очень скоро неприятный разговор будет окончен.
— Твой брат — пьяница. В нашей семье все мужчины пьют, а все женщины выходят замуж за алкоголиков.
Рози покраснела. Жар опалил ее лоб, щеки, шею. Все добрые чувства, что она испытывала к одинокой пожилой женщине, исчезли. Злая карга! Ты все выдумала. Гэри не алкоголик. В представлении ее матери, исповедующей мещанскую узколобость христиан среднего класса, всякое употребление спиртных напитков считалось грехом. Почему она не хочет честно признать, что не выносит Гэри лишь по той простой причине, что он — скромный работяга?
— Ладно. Я ведь позвонила просто, чтобы поздравить тебя с днем рождения.
— Спасибо.
— Не буду тебя задерживать. Ложись спать.
— Вообще-то, Хьюго следовало бы укладывать раньше.
Ей не удалось быстро сориентироваться, не удалось быстро сообразить, как выпутаться из западни, устроенной матерью. Поэтому она солгала. В этой ситуации ничего умнее придумать было нельзя.
— Обычно он засыпает гораздо раньше. Приболел, наверное.
— Ты работаешь? Неработающие матери всегда находят себе проблемы на одно место.
Да, мама, я работаю, воспитываю своего сына.
— Устроюсь на работу в следующем году, когда Хьюго пойдет в сад.
— Надеюсь, ты больше не кормишь его грудью?
На это можно было ответить лишь очередной ложью.
— Нет.
— Слава тебе Господи. Мне непонятно стремление молодых мамочек вернуть то время, когда женщины были дойными коровами. Я не приемлю кормление грудью.
А то я не знаю.
— Когда ты
— Четыре месяца назад, — в очередной раз солгала она.
— С ума сойти. Ему ведь уже четыре года?
— Только что исполнилось. Между прочим, ты не позвонила на его день рождения, — не сдержалась Рози.
Она глянула на дверь. Гэри тащился в туалет.
— Я послала открытку.Только за этим ты мне позвонила? Чтобы обидеть? — разъяренным тоном заявила ее мать.
Гейм, сет и матч. В ответ она могла сказать только то, что ждала услышать от нее мать.
— Извини.
— Спокойной ночи, Розалинда. Спасибо за звонок. — Ее мать повесила трубку.
С минуту Рози не шевелилась. Сидела, прижав трубку к уху, слушала шипение невидимого электричества. Потом со стуком положила телефон на стол, вновь чувствуя себя шестнадцатилетним подростком. Ей хотелось переспать с мальчиком, переспать с мужчиной, переспать хоть с кем-нибудь, напиться, наширяться, отключиться, стащить что-нибудь из магазина, ей хотелось сквернословить и визжать. Она готова была сделать что угодно, лишь бы мать возненавидела свою дочь так же сильно, как она сама ненавидела ее. Она потянулась за табаком мужа. Сейчас в самый раз покурить.
— Тебе это не нужно.
Она не отдернула руку, хотя, пойманная с поличным, чувствовала себя виноватой.
— Нужно. С мамой только что говорила.
Они смотрели друг на друга. По лицу мужа она не могла определить, о чем он думает. Не кричи на меня, не строй из себя умника, не доставай. Гэри подошел к ней, наклонившись, поцеловал ее в макушку, стиснул ее плечо. От его нежности у нее на глазах проступили слезы. Он отер ее глаза, взял у нее из руки мешочек с табаком и принялся скручивать для нее сигарету.
— После разговора с ней всегда остается такой неприятный осадок. Мне кажется, что я плохая дочь, плохая жена, плохая мать.
Гэри фыркнул:
— Это все вздор, ты же знаешь. Ты самая лучшая мать.
Она была хорошей матерью. Она это знала, хотя ей понадобилось много времени, чтобы открыть в себе этот талант. Когда она стала матерью, у нее появилось ощущение полноценности, она поняла, чем были вызваны тревога, гнев и страх, так долго доминировавшие в ее жизни. Став матерью Хьюго, она наконец-то обрела покой. Рози курила, пуская изо рта дым. Сейчас Гэри был весь во власти нежных чувств к жене, и она хотела, воспользовавшись этим редким мгновением, сказать ему: «Пожалуйста, подари мне еще одного ребенка». Она прикусила язык, зная, что он рассердится, отстранится от нее. Она со страхом ждала наступления предстоящего года, ведь Хьюго пойдет в детский сад, и она опять останется одна. Ее муж, она знала, на предстоящий год возлагал большие надежды: рассчитывал, что она найдет работу, а сам он перейдет на неполный рабочий день и снова займется искусством. Своей дурацкой бессмысленной живописью. А ведь в следующем году им обоим нужно работать, чтобы скопить деньги на дом. Им нужно больше денег.