Пощёчина

Stochastic А.

– Но большинство тех, кого твои арендаторы назначают епископами, аббатами, дьяконами не достойны духовного сана. Вступая в сан, они пьют и прелюбодействуют. Из церковной казны кормят своих бастардов и любовниц. Их поведение унижает церковь. Такую церковь скоро никто не будет уважать.

– Тогда заставь их отказаться от их порочного образа жизни, - Мароция взяла Иоанна за руки и заглянула ему в глаза.

– Ты хочешь сказать, что совет не поддержит закон, запрещающий владельцам и арендаторам земли назначать священников на их землях, но поддержит закон,

ограничивающий поведение этих священников?

– Я хочу, чтоб Рим был сильным. А сильный Рим невозможен без сильной церкви.

– Целибат. Человек в духовном сане не должен потакать низменным желаниям тела. Это ты поддержишь?

– Да, ваше святейшество, - Мароция опустилась на колени и поцеловала руку Иоанна. Нарочно прикоснулась губами к холодным костяшкам, а не к перстню. Подняв на него взгляд, она улыбнулась. Он снова выглядел мальчишкой, каким был, когда только приехал в Рим - удивлен и полон надежд на будущее.

– Ты знаешь, что Альберик ограбил монастырь в Фавре?
– окликнул Мароцию Иоанн, когда она направилась к детям.

– Монахи в Фавре вели греховный образ жизни, носили богатые одежды, переплавили церковную утварь в женские драгоценности, чтобы ублажать своих любовниц.

Мароция перепрыгнула через две последние ступени, поймала мяч и перебросила его сыну.

***

Прошло четыре года.

На восьмой день после Рождества наступил праздник Обрезания Господнего. С неба падали прозрачные снежинки. Они исчезали, не долетев до земли, в облаках пара от дыхания людей собравшихся перед Латеранской базиликой. Изнуренный ночным бдением его святейшество, Папа Иоанн, стоял босой на ступенях церкви и говорил о том, что во время обрезания Господь впервые унизился до человека, получил имя и примерил впервые на себя образ грешника.

Если обрезание репетиция страстей господних, подумала Мароция, то какие страсти репетируем мы, стоя целое утро на морозе? Она посмотрела на сыновей, и ее сердце преисполнилось гордостью. Ни слепой Иоанн, ни Младший Альберик, казалось, не замечали холода. Румянец на их щеках подчеркивал свойственный юности восторг перед многолюдными праздниками.

Сама Мароция дрожала, несмотря на меховую накидку, ей приходилось плотно стискивать челюсти, чтобы не стучать зубами. Альберик Старший по случаю визита в Ватикан надел пурпурный плащ с крупной золотой фибулой. Чтобы согреться, Альберик то и дело прикладывался к меху с вином. Каждый раз, когда он подносил его к губам, плащ распахивался, и из-под него выглядывала массивная золотая цепь. Рядом с Альбериком стоял Стефан, растолстевший и поседевший за четыре года епископства в Авентине. За их спинами - четверо солдат, с которыми Альберик сблизился во времена войны против сарацин.

– Весной я хочу вступить в папскую гвардию, - шепнул Альберик Младший, когда служба окончилась. По привычке он взял слепого Иоанна под руку и повел его во дворец.
– Отцу было четырнадцать, когда он нанялся наемником в армию герцога Ломбардского.

– Почему ты не запишешься в Римскую милицию?
– произнесенный тихим и спокойным голосом вопрос Иоанна сочился ядом.

Альберик

посмотрел на бедняков на площади. Он мог бы сказать, что Римская милиция ему не подходит, потому что ей командует его отец, а с отцом ему по-прежнему не хватало взаимопонимания. Но характерный для юности страх перед унижением запечатал его уста.

Переступив порог дворца, Мароция коснулась спин своих детей. Ее мальчики заняли принадлежащие им по праву места во главе длинного стола. Вокруг расселись консулы и прелаты. По тому, как Альберик Старший едва не перевернул стул, Мароция поняла, что ее муж пьян.

Она сделала знак кардиналу Петру. Когда-то этот крепкий мужчина с оружием в руках защищал свой монастырь от сарацин, теперь ни на шаг не отходил от его святейшества, Папы Иоанна Десятого.

– Принеси таз с горячей водой, поставь под стол и проследи, чтобы его святейшество опустил в него свои обмороженные ступни, - распорядилась Мароция.

На столе стояли золотые подсвечники. До вечера в них дважды меняли свечи. К тому времени тепло и вино так разморили гостей, что никто не обращал внимания на капли воска на столе, тарелках, хлебе и обглоданных птичьих и свиных костях. Капля воска на руке Мароции походила на засохшее мужское семя. Она посмотрела на мужа. Подперев щеку кулаком, он слушал разговор прелатов.

– Купцы из Флоренции жалуются, что, когда они пришли с паломничеством в Рим, Римская милиция избила и ограбила их.

– Это были разбойники!
– возразил Альберик.

– Это уже не первая жалоба от пилигримов. Они приходят помолиться в Рим, а Римская полиция обирает их.

– Не первый раз разбойники прикидываются пилигримами, чтобы проникнуть в город, - возразил Альберик.

– Они пришли в Рим, помолиться в соборе святого Петра и принести пожертвование церкви.

– Двадцать вооруженных человек выглядели как разбойники и разговаривали как разбойники!

– Твои люди отобрали у них золото, - сказал Иоанн, а кардинал Петр, стоявший за его креслом, кивнул.
– Это золото предназначалось церкви.

– Когда мои люди спросили, откуда у них золото, разбойники начали путаться. Потому я решил, что золото краденное.

– Римская милиция не должна нападать на паломников.

– Римская милиция должна заботиться о гражданах Рима!
– крикнул Альберик.

– О гражданах Рима!
– Стефан одобряюще захлопал в ладони.

Несколько консулов поддержали его. Вдоль стола раздались вялые хлопки.

– Это уже двадцать седьмая жалоба от паломников с тех пор, как Римская Милиция подчиняется тебе.

– Римская милиция подчиняется мне, потому что я три года плачу им жалование из своего кармана. Забочусь о воинах и о их семьях, - Альберик бросил кубок на каменный пол.

– Золото, что ты им платишь, вы отбираете у паломников!

У Мароции разболелась голова от этого спора.