Поселок
Шрифт:
– Так вот он, значит, Сноупсов цирк? – сказал кто-то, подходя. Он глянул на лошадиные морды, потом прошел вдоль загородки и встал с краю, рядом с кузнецом и его сыном. – Выходит, это Флемовы лошади? – спросил он У кузнеца.
– Эк знает не больше нашего, чьи они, – сказал один. – Он знает, что Флем приехал сюда в фургоне, а за ним – лошади, это он видел. А больше он ничего не знает.
– И не узнает, – сказал второй. – Родственник Флема Сноупса всегда узнает о его делах последним.
– Ну нет, – сказал первый. – Он и тогда не узнает. Первым, кого Флем посвятит в свои дела, будет тот, кто останется в живых, когда
– Это точно, – сказал третий. – Флем облапошит Эка и всякого другого своего родственника не хуже, чем нас. Правда, Эк?
– Не знаю я, – сказал Эк.
Они смотрели на лошадей, которые в этот миг, насторожив уши и напружив ноги, вдруг завертелись волчком и понеслись пятнистой волной по загону, а потом вернулись назад и стали глядеть на людей сквозь загородку, и никто не слышал, как появился техасец, пока он не подошел к ним вплотную. Он был в новой рубашке и другой жилетке, которая была ему тесновата, и как раз прятал коробку с печеньем в задний карман брюк.
– Доброе утро, – сказал он. – Раненько же вы встали сегодня. Может, хотите купить у меня пару лошадок до начала торгов, покуда цены не вскочили?
Они уже не смотрели на техасца. Теперь они снова смотрели на лошадей, которые, опустив головы, нюхали землю.
– Нет уж, мы сперва поглядим, – сказал один.
– Ну что ж, во всяком случае, сейчас самое время поглядеть, как они будут завтракать, – сказал техасец. – Они тут всю ночь бегали и здорово оголодали. – Он открыл ворота и вошел в загон. Лошади разом вскинули головы и уставились на него. – Вот что, Эк, – сказал техасец через плечо, – пусть двое или трое из ваших ребят помогут мне загнать их в конюшню.
Эк и еще двое мужчин подошли к воротам, и вместе с ними мальчик, шедший по пятам за отцом, который заметил его, только когда повернулся, чтобы затворить ворота.
– Не лезь сюда, – сказал Эк. – А то, не ровен час, расшибут тебе голову, как скорлупку, ахнуть не успеешь.
Он закрыл ворота и побежал догонять остальных, техасец расставил их подковой, а сам пошел к лошадям, которые теперь сбились в беспокойный табунок и, глядя на людей, начали потихоньку кружиться на месте. Миссис Литтлджон вышла из кухни и пошла через двор к поленнице, поглядывая на лошадей в загоне. Она взяла два или три полена и остановилась, чтобы снова взглянуть на загон. У загородки появились еще два человека.
– Смелей, ребята! – сказал техасец. – Не бойтесь, они вас не тронут. Просто они сроду не бывали под крышей.
– А по мне, так пусть здесь и остаются, ежели им охота, – сказал Эк.
– Возьмите палки, вон там у загородки целая куча фургонных осей, и как только которая-нибудь кинется на вас, огрейте ее хорошенько по башке, она живо в чувство придет.
Один из мужчин подошел к загородке, взял три палки, вернулся и роздал их. Миссис Литтлджон, теперь уже с целой охапкой дров, на полпути к дому еще раз остановилось, глядя на лошадей в загоне. Мальчик снова увязался за отцом, но теперь тот его не видел. Мужчины начали наступать на лошадей, и табунок разбился на пестрые подвижные кучки. Техасец весело крыл их громким бодрым голосом:
– Пошли в конюшню, чучела проклятые, чертовы куклы! Не подгоняйте их. Пускай чуть пообвыкнут. Эй! Заходи,
Лошади медленно пятились назад. Время от времени какая-нибудь из них пробовала отбиться от других, но техасец, ловко бросая в нее комья земли, загонял ее обратно. А потом задняя лошадь оказалась у самых ворот конюшни, и техасец, не давая лошадям опомниться, выхватил у Эка палку, бросился на них с одним из помощников и принялся лупить их по головам и спинам, безошибочным чутьем выбирая жертву и ударяя ее сначала по морде, а потом, заворотив, по холке и напоследок по крестцу, так что им удалось завернуть весь табун, и лошади, вбежав в длинный коридор, ударились об стену с глухим раскатистым грохотом, словно где-то в шахте рухнули крепления.
– Ну, кажется, стенка выдержала, – сказал техасец. Он и его помощник захлопнули низкие воротца и заглянули поверх них в конюшню, в дальнем конце которой табун казался теперь пятнистым призраком, и оттуда доносился треск деревянных перегородок и постепенно замирающие гулкие удары копыт. – Ага, выдержала стенка, – сказал техасец.
Остальные двое подошли к воротам и тоже заглянули поверх створок в конюшню. Мальчик подошел вслед за отцом, намереваясь заглянуть в щелку, и тут Эк увидел его.
– Сказано тебе было, не лезь в загон! – крикнул он. – Затопчут тебя до смерти, ты и пикнуть не успеешь, понял? Ступай за ворота и стой там.
– Почему ты не попросишь папашу купить тебе лошадку, Уолл? – сказал один из мужчин.
– Чтоб я купил такую дрянь? – сказал Эк. – На что она мне, если я могу хоть сейчас пойти на реку и изловить задаром зубастую черепаху или гадюку? Ну, ступай отсюда. Стой за воротами и не лезь.
Техасец уже вошел в конюшню. Один из мужчин закрыл за ним ворота, заложил засов, и они, глядя поверх створок, видели, как техасец прошел через всю конюшню к лошадям, которые сгрудились в темном углу, словно пестрые призраки, и, уже успокоившись, начали даже принюхиваться к длинной обрызганной кормушке у задней стены. Мальчик только обошел вокруг отца и стоял теперь по другую сторону от него, глядя сквозь дырку от выпавшего сучка. Техасец открыл маленькую дверцу в стене и вошел в нее, но почти сразу же появился снова.
– Там нет ничего, кроме лущеной кукурузы, – сказал он. – А Сноупс вчера обещал прислать сена.
– А разве кукурузы они не едят? – спросил кто-то.
– Не знаю, – сказал техасец. – Знаю только, что они ее никогда и не нюхали. Ну да ладно, сейчас увидим.
Он исчез, и было слышно, как он ходил по стойлу. Потом он снова появился с большой корзиной и нырнул в темноту, где пестрые лошадки теперь преспокойно выстроились у кормушки. Миссис Литтлджон опять вышла из дома, на этот раз на веранду, неся большой медный колокольчик. Она подняла его, чтобы позвонить к обеду. Когда техасец подошел к лошадям, они заволновались, но он быстро, громко и бесстрастно заговорил с ними, осыпая их смесью ругани и ласковых слов, и исчез в самой их гуще. Люди, стоявшие у двери, слышали сухой шорох кукурузных зерен в кормушке, а потом какая-то лошадь испуганно всхрапнула. С громким треском обломилась доска, и у них на глазах конюшня превратилась в кромешный ад, и пока они глядели поверх ворот, словно зачарованные, не в силах шевельнуться, внутри, будто языки пламени, заметались яростные тени.