Посиделки в межпланетной таверне "Форма сущности"
Шрифт:
Лекция была посвящена способам заклятия духов. Любопытное это, должно быть, занятие: притвориться заклятым и, прикрываясь алиби, устраивать хозяину мелкие забавные каверзы. Надо будет как-нибудь попробовать.
Вечером на Ассамблее и случилась та история, из-за которой я завёл дневник. Как обычно, мы фланировали по залу, стараясь разв лечь друг друга веселыми выходками: втыкали иголки в стулья, при вязывали чужие хвосты к дверным ручкам, расстёгивали юбки на да мах, подсовывали невинным девицам книжки божественного содержания. Даже дети, и те вносили свою лепту, стреляя из рогаток маленькими твердыми шариками и подставляя подножки танцующим. Самые уважаемые или просто отличившиеся за день поднимались по очереди на возвыше ние и делились с нами воспоминаниями о своих достижениях. Бал был в самом разгаре, когда на трибуну выскочил этот идиот Подергунчик и начал орать:
–
Поднялся шум. Старые черти метали искры из глаз, поджигая всё вокруг; молодые демоны прыгали по столам, топча посуду, но щадя бутылки со спиртным; дамы просто визжали, демонстрируя завидный объём лёгких и богатые, но неприятные вокальные возможности. Я бросился к постаменту, столкнув с него Подергунчика; при этом я незаметно для окружающих порвал его рубашку, сломал ему левую руку и три ребра, раздробил челюсть, выбил глаз и трижды от души выс моркался в его модный галстук. Затем я откашлялся и напряг свои голосовые связки, пытаясь перекричать весь этот гвалт. Я подробно информировал присутствующих об утренних происшествиях, представив себя, разумеется, в самом выгодном свете. Про Подергунчика я ниче го не сказал, лишь красочно описал, как он метался, пытаясь прик рыть своим хилым телом Лысого и его приятелей, умолял пощадить их, взяв взамен его жалкую жизнь, и как я, проявляя отточенную, свойс твенную только мне жестокость, вначале хладнокровно пристрелил их, а потом, вдоволь покуражившись над ним, отпустил его на волю про должать никчемное существование, приносящее лишь страдания, неуда чи и насмешки окружающих. Тем самым я нанёс максимальный ущерб всем четверым: им, молодым, полным сил и энергии, и ему, гнусному мозгляку и уродливому недоумку. К этому времени мерзавец вернулся в зал в инвалидной коляске и успел услышать посвященные ему пасса жи. Он аж побагровел и едва не вывернулся наизнанку, пытаясь отве тить достойными оскорблениями, но куда ему до меня. Конец моей ре чи был столь величественно-ужасен, что я не могу не привести его здесь дословно:
– Коллеги! Все мы не лишены недостатков. Вероятно, и я порой оказываюсь недостаточно злобен и, к примеру, сразу убиваю там, где еще мог бы предварительно попытать. В этом я виноват и покорно склоняю голову. Но кто и когда мог бы упрекнуть Длиннохвостого в милосердии или, тем более, унеси Дьявол, в любви?! Вы же хорошо знаете меня. Вспомните: разве я хоть раз передал в общественном транспорте деньги на билет? Зато в часы пик я многократно проди рался из середины салона к передней двери и обратно. А разве кто-либо еще, кроме меня, включал в электрическую розетку неотре гулированный отбойный молоток во время популярных телепередач? Я никогда не вытирал ноги, посещая чужую квартиру, и не снимал обу ви, проходя в комнаты. При этом я искусно выбираю момент визита, нанося его тогда, когда хозяева завершают уборку дома или только что закончили ее. Именно я, устроившись на летние каникулы общест венным инспектором дорожного движения, установил рекорд преиспод ней по количеству и величине выписанных штрафов за неправильную парковку автомобилей. Именно я приговорил за это двоих к смертной казни и немедленно привёл приговор в исполнение. Кстати, кто ещё, кроме отъявленного садиста, выбрал бы такой источник приработка? Большую же часть свободного времени я провожу, трудясь контролёром на автобусных остановках. Это ли не свидетельство коварства и об щей подлости характера? Если же я кого не обидел, не задел и не унизил, то обязуюсь восполнить пробел в будущем. Несмотря на от дельные слабости, в целом я плох, и помыслы мои грязны. Верьте мне, черти!
Мой спич вызвал аплодисменты, обмороки, предложения руки и тела от нескольких хорошеньких дьяволиц, которыми я решил восполь зоваться последовательно, и даже три-четыре попытки убийства со стороны наиболее восторженных фанатов. Тем не менее после заверше ния оваций практически единогласно Ассамблея решила отдать меня под суд. Я не могу быть на них в обиде: в аду так мало развлече ний. Кроме того, я совершенно уверен в исходе дела.
Сегодня состоялся процесс. В состав жюри входили слоноподоб
Затем суд удалился на совещание, которое длилось часа четыре. Всё это время из-за закрытых дверей в зал доносились звон ложек и вилок, чавканье, хлюпанье, тосты и приглушённые звуки смеха. Види мо, Бегемот рассказывал свои излюбленные скакбрезные анекдоты, ко торых собрал в разных мирах вселенной неисчислимое множество. Ког да прения завершились, он по рассеянности не снял с шеи роскошную блондинку и так и вышел вместе с ней. Впрочем, старый греховодник не растерялся и, несмотря на неглиже, представил ее публике как секретаря суда. Наконец Вельзевул встал за столом, стукнул молот ком по голове зазевавшегося зрителя и объявил решение. И вот тут я был потрясён по-настоящему. Меня признали виновным не только в добродушном убийстве столь некстати подвернувшейся мне компании, но и в преступной любезности в связи с тем, что я, хотя и не в нужном направлении и с превышением скорости, но всё же перевел старушку через улицу.
В качестве приговора я был передан под наблюдение районного попечителя безнравственности. Я должен буду ежевечерне отчитывать ся перед ним за проведенные сутки. Если за относительно короткий период не известной мне заранее длительности я не совершу доста точно неблаговидных поступков, мне суждено идти к Дьяволу, который сам назначит мне способ искупления или характер истязания. Вот го ворят: нет правды на земле. Так я вам скажу, что нет её и ниже.
Первый день "под колпаком". Старался, как никогда. Среди ночи четырежды вставал, спускался во двор и раскачивал "крайслер" сосе да до тех пор, пока не включалась противоугонная сирена. Каждый раз вой и улюлюканье будили весь дом. Заодно проколол ему шины и нацарапал гвоздём на крыле хорошее слово.
С утра загнал в болото отряд юных дьяволят. Написал на теле видение сотню посланий разными почерками с просьбой показывать по больше научно-популярных передач и концертов классической музыки, причём обязательно в "золотое" вечернее время. Прошелся по городу и со всех газетных стендов вырезал окончания интересных статей и результаты футбольных матчей. Возвращаясь, повстречал группу зару бежных туристов, вызвался показать ему дорогу до гостиницы, завёл в центр трущоб и там бросил. Всех попадавшихся мне девушек в ярких платьях толкал в грязные лужи и на путь порока. Наконец, уже дома открыл краны и затопил нижних жильцов.
Неся доклад попечителю, чувствовал себя героем очерка на амо ральную тему или даже передовицы "Из зала суда всех гадов сюда". И что же вышло? Он растерзал мои подвиги в клочки и объявил, что всеми моими поступками движет подспудная тяга к благу. Он просвер лил меня рентгеновским взором и откопал в качестве побудительных мотивов добросовестность, стремление к прекрасному, любовь к детям и даже патриотизм. И всё это отразил в бумагах. Ещё немного, и у меня крылья вырастут. Когда же я стал протестовать и потребовал, чтобы он смотрел на дело непредвзято, он заподозрил у меня синдром маниакальных поисков справедливости. Угрожал передать под лечебный надзор. Только этого не хватало.
С горя у меня прорезался поэтический дар. Написал первое в жизни стихотворение:
Мой друг, беги от эскулапов,
Таи от них и глаз, и зуб.
Уж если попадёшь к ним в лапы -
Вернут твой вылеченный труп.
Неужели начинается шизофрения?
Сегодня пригласил в гости самых надоедливых и скучных из чис ла своих родственников. Таковых оказалось большинство. Когда они перемыли кости хозяину и нескольким десяткам неизвестных мне особ, попутно съев и выпив всё, что было на столе, я встал с рюмкой в руке (которую наполнил из отдельного сосуда) и с приличествующей случаю ноткой трагизма в голосе объявил, что вино и пища были мною отравлены. Надо было видеть их лица! Я торжественно выпил за упо кой их душ и лишь затем, расхохотавшись, сообщил: