Шрифт:
1
Приговоренный
Магия снова рвалась на свободу.
Ее музыка пела в нервах Гэра, как звуки в натянутых струнах арфы, обещала власть, которая отдавалась дрожью в его пальцах. Все, что он должен был сделать — принять ее, осмелиться сделать это. Он вжался лицом в согнутые колени и начал молиться. «Славься, Матерь, полная блага, свет и жизнь нашего мира! Блаженны кроткие, ибо в Тебе обретут силу они. Блаженны милостивые, ибо в Тебе обретут справедливость. Блаженны заблудшие, ибо в Тебе обретут спасение. Аминь».
Слово за словом, фраза за фразой молитва срывалась с его потрескавшихся губ. Пальцы сжимались в поисках привычных
«И вот я потерян во тьме, о Великая Мать, я сбился с пути, укрепи и направь меня…»
Тихая музыка в ушах продолжала искушение. Ничто не могло ее заглушить — ни молитвы, ни мольбы, ни даже те немногие гимны, которые Гэр все еще мог вспомнить. Музыка была повсюду: в ржавом металле стен его камеры, в запахе пота на его коже, в цветах, которые он видел во тьме. С каждым вдохом она становилась чуть громче.
1
Розарий — здесь: четки. (Здесь и далее примеч. ред., если не указано иное.)
Звонко запели серебряные колокола. Гэр открыл глаза и чуть не ослеп от света, такого белого и яркого, что ему пришлось закрыть лицо руками. Сквозь пальцы он смог различить две фигуры, окутанные сиянием. Ангелы. Пресвятая Мать послала к нему ангелов, чтобы вернуть домой.
— …Благослови меня и прими под сень свою, даруй мне прощение за все грехи мои…
Стоя на коленях, Гэр ждал благословения. Удар тыльной стороной ладони по лицу отправил его на пол.
— Прибереги псалмы на потом, уродец!
Следующий удар впечатал его в окованную железом стену. Боль взорвалась в виске, и музыка, задрожав, стихла.
— Эй, потише. Здесь он не сможет причинить тебе вред.
Нет. У него не было сил. Магия была слишком дикой, слишком непредсказуемой, чтобы кому-либо надолго подчиняться. Он был беспомощен и без окружения железных стен. Гэр сполз на пол и обхватил гудящую голову руками. Блаженны заблудшие.
В его поле зрения появились сапоги с серебряными шпорами. Колесики шпор звенели. Шпоры, не колокола. Вместо одеяний из света перед ним были белые шерстяные плащи маршалов лорда пробста [2] . Железные наручники врезались в запястья Гэра, когда маршалы вздернули его за цепь кандалов.
2
Лорд пробст — второе после епископа духовное лицо в кафедральном соборе; пастор главной Церкви.
Стены камеры бешено закружились перед глазами, и Гэр снова рухнул на колени.
Выругавшись, один из маршалов пнул его сапогом в крестец.
Второй маршал прищелкнул языком.
— Грех упоминать Ее имя всуе, знаешь ли.
— Хех. Ты присягнул не тому Дому, друг мой. Проповедуешь как истинный чтец. — Еще удар. — Вставай, колдун! Шагай на суд, иначе мы тебя потащим!
Шатаясь, Гэр поднялся на ноги. И вышел в каменный коридор, где снова ослеп, попав в полосы солнечного света, лившегося из высоких окон. Маршалы заняли позиции по обе стороны от него, подхватили Гэра под мышки, направляя, а то и волоча по полу, когда юноша спотыкался. Послышалось щелканье ножен и звон шпор. По дороге за ними пристраивались новые маршалы.
Бесконечные
— …Будь светом мне и укрепи меня в час моей смерти…
— Тихо!
Рука в перчатке ударила Гэра в висок, рывок цепей потащил его дальше.
Коридоры стали шире. Теперь они были обиты деревом. Вместо грубо отесанного камня ноги скользили по мраморным плитам, на стенах появились драпировки.
Последний поворот, и маршалы остановились. Перед ними виднелись темные двери, рядом с которыми стояли чопорные фигуры со штандартами на длинных древках. Порыв ветра всколыхнул ткань, солнечные лучи коснулись вышивки, и святые дубы засияли золотом.
Гэр узнал это место, и ему показалось, что в его желудок упал камень. Эти двери вели в зал совета, где рыцари проводили совещания и церемонии… и где орден оглашал свои при- говоры. Колени Гэра подогнулись, цепи зазвенели, когда он рухнул вперед и вытянул руки, чтобы не ткнуться лицом в отполированный пол. Музыка шепнула в последний раз и стихла.
Суд. Слишком поздно надеяться на то, что его пощадят, слишком поздно рассчитывать на что-то, кроме прощения.
О Богиня, смилуйся надо мной!
Массивные двери перед ним бесшумно открылись.
Со своего места в занавешенном алькове Альдеран мог видеть весь зал совета, от караула в парадных накидках, надетых поверх доспехов, до бронзового дуба с множеством кованых листьев, висящего над креслом настоятеля. Дуб сиял в солнечном свете, обильно лившемся из высоких окон. Карниз был достаточно высоко, чтобы не попасть в поле зрения сидящих, занавеси скрывали неудачное движение, которое могло бы привлечь внимание, и все же находиться там было рискованно.
Скамьи вдоль стен были заняты иерархами, величественными в официальном пурпуре, — полный набор, насколько он мог судить, румяных щек и упитанных задниц. Иерархи сплетничали, обменивались кивками и распускали перья.
Альдеран скривился. И это наследники Эндириона? Первый рыцарь наверняка рыдает в могиле.
Из боковой двери вынырнули два дьячка, мрачных, как вороны, в своих черных мантиях. Они заняли места за столами, прислоненными друг к другу, у противоположных стен перед возвышением, на котором стояло кресло настоятеля. Обвинитель начал копаться в бумагах, писец раскладывал перья и готовил чернильницу, чтобы записать для архивов сегодняшние разбирательства. Миг спустя в зале появился настоятель.
Ансель, как всегда, держался прямо, но цвет его густых волос уже сливался с белизной мантии, а рука, сжимавшая обрядовый посох, стала узловатой от артрита.
И вот наконец он встретил врага, которого не в силах победить. Герой Самарака оказался повержен временем.
Рядом с Анселем шагал капеллан, который не изменился, разве что немного поседел с тех пор, как Альдеран видел его в последний раз. Настоятель склонил львиную голову, чтобы шепнуть что-то, предназначенное только для его ушей. Даниляр нахмурился в ответ, затем спрятал сильные руки в рукава и прошел к своему месту, расположенному в первом ряду ска- мей. Ансель расправил плечи, поднялся по ступеням на постамент и развернулся лицом к залу. Иерархи стихли.