Посланник магов
Шрифт:
Гэр оставил его пить лекарства и кривиться от горечи, а сам вместе с Танит пошел к выходу из лазарета.
Стоило им переступить порог, как в его сознание врезалась Айша, требуя внимания и объяснений, где его носит. Гэр моргнул: она кричала.
— Что-то случилось? — спросила Танит.
— Мастер Айша. — Гэр указал на свой висок. — Она хочет знать, где я был.
— Лазарет закрыт щитовыми чарами, — объяснила Танит. — Иначе нельзя, шум сотен сознаний, одновременно работающих с Песнью, не позволил бы нам сосредоточиться. Он очень отвлекает, мы словно пытаемся разобрать тихий
— Я не знаю, как это сделать, — признался Гэр. — Я не умею мысленно общаться.
— Правда? — Танит наградила его очередным оценивающим взглядом. — Ты странный. Со всеми своими талантами спотыкаешься об обычный мысленный разговор.
— Я мало обо что не спотыкаюсь. Мастера замечают, что сложные умения даются мне с легкостью, зато с простейшими заданиями я не справляюсь.
— Иногда такое случается даже с представителями моего народа. И мы пока не знаем почему. Возможно, ты как ребенок, который научился говорить и ходить позже, чем другие.
— Моя приемная мать утверждала, что я был тяжелым на подъем.
Танит улыбнулась.
— Значит, так оно и есть. Со временем все получится. А сейчас тебе лучше поторопиться. Я даже отсюда слышу нетерпение мастера Айши.
— Вообще-то сегодня утром у меня урок с мастером Кораном.
— О! — Танит явно смутилась, а потом залилась румянцем. — Ну, уже полдень, так что тебе не следует медлить. Если Коран на кого-то и злится, так это на опоздавших. Хорошего тебе дня.
И со щеками, пылающими, как алые розы в саду его приемной матери, Танит умчалась обратно в лазарет.
Шагая к лекционным аудиториям, Гэр ежился от неприятной уверенности в том, что Танит тоже знала о слухах. Он снял ремешок с волос, пальцами привел их в относительный порядок и снова завязал хвост на затылке. Смилуйся, Великая Мать, а он-то думал, что для сплетников будет достаточно его способности менять форму. Теперь же у него появилась еще одна причина тщательно следить за расписанием, иначе Капитул будет сплетничать до самой его смерти.
23
Вера
Даниляр, завернувшись в теплую мантию, стоял у окна своей комнаты и пил чай. Утро было его любимым временем суток. Особенно зимнее утро, когда небо становилось прозрачным и синим, как лучший хрусталь с Западных островов, а мир, затаив дыхание, ждал, когда проснутся первые птицы. Именно такая тишина царила вокруг, когда Богиня произнесла Слово, вдохнувшее жизнь в Ее творение. Новый день всегда начинался с дыхания новой жизни.
Напротив, за квадратом внутреннего двора светилось окно настоятеля. Старик уже не спал. Или, возможно, еще не ложился. В последнее время Ансель установил себе странный распорядок: спал после обеда, а поздно ночью мог блуждать по коридорам. Хенгфорс считал, что старики часто спят меньше, чем молодые, потому что работают меньше, но его мнение не могло остановить сплетен о странностях настоятеля.
Допив чай, Даниляр
В ризнице он накрыл поднос чистой салфеткой, поставил на него маленькую серебряную чашу, шкатулку и тарелку для причастия — уменьшенную копию большого золотого ковчега, сиявшего на главном алтаре. Затем Даниляр налил в чашу немного освященного вина, накрыл поднос еще одной салфеткой и вышел через боковую дверь в коридор, ведущий к покоям настоятеля.
Держа поднос на одной руке, другой Даниляр открыл дверь в покои Анселя. Навстречу ему вышел Хенгфорс с сумкой через плечо.
Лекарь был похож на цаплю. Он кивнул.
— Настоятель принимает причастие в одиночестве? — Блеклые глаза оценили нос Даниляра, мазнули взглядом по подносу.
— В часовне холодно. Ему сейчас тяжело долго оставаться на коленях. Как он?
— Суставы все больше и больше досаждают ему, — сказал Хенгфорс, качая головой на длинной худой шее. — Я никогда раньше не видел его таким слабым. Конечно, я делаю все, что в моих силах, но жизнь Анселя сейчас лишь в руках Богини.
— И руки эти нежны и надежны. Если настало время призвать сына обратно, голос Ее будет тих.
— Тебе лучше знать, Даниляр, ты же Ее голос на земле, — захихикал Хенгфорс. — Доброго тебе дня.
— Доброго дня, Хенгфорс.
Даниляр открыл дверь, толкнув ее бедром, и захлопнул за собой пинком. И увидел, что на захламленном столе просто некуда поставить поднос. Даниляр нахмурился. Настоятель всегда был аккуратным администратором, он никогда не оставил бы стол в таком состоянии. Обрывки бумаг, раскрытые книги, недоеденный обед, забытый на стопке томов…
— Я слишком стар, чтобы тратить время на уборку, — сказал Ансель.
Он сидел на стуле у камина, опираясь спиной на подушки и зябко кутая ноги одеялом. Одинокая свеча на каминной полке освещала открытую книгу на его коленях, но все остальное терялось в густых сумерках. Узловатые пальцы вцепились в страницы, как лапы паука.
— Ты принес причастие?
— Да, милорд настоятель.
— Так давай его сюда, быстрее! — Голос дрожал, но стальной характер был все так же тверд.
Даниляр подавил желание улыбнуться. Осторожно поставив поднос на колени Анселя, он снял салфетку и положил ее на худую грудь.
Яркие глаза настоятеля светились на осунувшемся и оплывшем лице.
— Не возись со мной, как с калекой, мальчик! Я пока еще не пускаю слюни.
— Ты брызжешь слюной. Ты замолчишь для принятия таинства или мне придется заткнуть тебе рот?
— Ты не осмелишься!
— Неужели? — Даниляр как ни в чем не бывало снял крышку с серебряной шкатулки и вынул облатку, над которой начертал знак дуба. — У тебя характер, как у бешеного медведя, но мы все тебя любим, и ради твоей бессмертной души, если понадобится, я могу тебя даже связать. Это щедрость Богини, данная нам, детям Ее, дабы не испытывали мы голода. Открывай рот.