После финала
Шрифт:
– Ну, конечно, – вспыхивает Лейла.
Она вовсе не хотела…
Или все-таки хотела?
– Как-нибудь в другой раз.
– Обязательно.
Она торопливо встает, ударяясь о стол.
Исчезнуть.
– Все равно я должна быть на вечеринке. Во всяком случае, мне нужно хотя бы показаться.
Сигнал телефона, оповещающий о пришедшем сообщении, приходит как раз вовремя, и Лейла счастлива чем-то занять руки. Номер ей незнаком.
«Лайм с содовой!»
Джим наконец догадался, какие витамины предпочитает Лейла. На следующей неделе он хочет пригласить ее в бар.
«Почему бы и нет?» – набирает
Ресторан полон, и Лейла не сразу находит стол подруги.
– Извини, задержалась на работе, Руби.
– Ничего страшного, – чуть натянуто улыбается та. В последнее время она слишком часто слышит эту отговорку.
Есть причина, почему врачи и медсестры предпочитают общаться, заводить романы и семьи в своем кругу – меньше объяснений, и не нужны извинения.
Руби пододвигается так, чтобы Лейла могла протиснуться на скамейку рядом с ней. Лейла целует мужа Руби, машет Скотту и Дэнни, которые беседуют на другом конце стола, и оглядывается в поисках знакомых. За столом собралось около дюжины гостей, пришедших отметить сорокалетие Руби. Она была первой, с кем познакомилась Лейла, когда приехала в Англию, чтобы получить степень магистра гуманитарных наук. Руби, испытав то, что она называла «кризисом среднего возраста», бросила вполне надежное и безопасное бухгалтерское дело и, получив постдипломное свидетельство, стала преподавателем естественных наук. Через восемь лет она доросла до заместителя директора школы, что, по мнению местной газеты, было «серьезным испытанием», и теперь ее светская жизнь ограничивается лишь праздниками и каникулами.
– Сейчас подадут десерт, – сообщает она Лейле.
Все уже покончили с горячим, и со стола убрали грязную посуду, оставив на усеянной пятнами скатерти лишь тарелки с оливками. Лейла заказывает мохито и обмакивает кусочек оставшегося хлеба в бальзамический уксус. Атмосфера вокруг наполнена звяканьем приборов и оживленными разговорами, прерываемыми взрывами смеха. Громкого и беззаботного. Лейла оглядывает зал. За центральными столиками под большими люстрами сидят в основном компании: шумные девичники и запоздалые рождественские посиделки. По краям разбросаны небольшие столики, где в романтическом полумраке ужинают парочки. Пожилая пара, одетая, вероятно, для похода в театр, проверяет часы и поспешно оплачивает счет. Жизнь, полная любви, счастья и развлечений. У Лейлы перехватывает горло, и она с трудом глотает свой хлеб. Интересно, что сейчас делают Макс и Пипа и что они в конце концов решили.
– У тебя все в порядке? – спрашивает Кирсти, учительница, работающая вместе с Руби.
– Тяжелый день на работе.
– И ты говоришь это мне! Мой класс ждет от меня, что я устрою им пробный экзамен по истории, одного повторения им мало!
– И как же они его сдадут?
На лице Кирсти появляется самодовольное выражение.
– Как обычно! Отличники и двоечники получат то, что заслуживают, а те, что в середине, получат пинка под зад, чтобы должным образом подготовиться к основному экзамену. Если, конечно, они не хотят упустить свои шансы на место в университете.
Глотнув из бокала, она добавляет:
– Сплошная головная боль!
У Лейлы вибрирует телефон. Она проверяет экран на случай, если это с работы, но видит, что сообщение от Джима, который уточняет
– О, у тебя свидание? – интересуется Руби.
Лейла кладет телефон экраном вниз.
– Так, пустяки.
– Да ладно тебе, не будь такой.
Руби хватает телефон, и Лейла мгновенно взрывается – сказывается напряжение тяжелого рабочего дня:
– Черт бы тебя побрал, Руби!
За столом на долю секунды повисает тишина, после чего шум разговоров возобновляется.
– Извини меня, Руби, – говорит Лейла, дотрагиваясь до руки подруги.
– Трудный день?
Лейла кивает. Она хочет поговорить об этом с Руби, но ее муж кладет вилку и наклоняется над столом:
– Вы слышали о переэкзаменовке по биологии? Наши аттестаты уже ничего не стоят.
Разговоры прерываются общим вздохом негодования.
Лейла обменивается взглядом солидарности с Дэнни – журналистом и единственным в компании, кто не имеет отношения к преподаванию.
– Хотел бы я, чтобы мой французский аттестат ничего не стоил, – произносит кто-то. – Тогда у меня был бы шанс поменять это дерьмо.
Все дружно смеются, а Лейла, откинувшись на спинку скамейки, вспоминает о Дилане. Покидая сегодня отделение, она задержалась у палаты № 1. Дверь была открыта, и она увидела, как Кили Джекобс из отделения общей педиатрии нежно покачивает на руках Дарси, жадно сосущую из бутылочки. Лейла уже собиралась уходить, когда монитор Дарси вдруг суматошно запищал. Кили ловко вытащила бутылочку и, дождавшись, когда дыхание у девочки стабилизировалось, снова поднесла ее к губам Дарси. Поймав взгляд Лейлы, она улыбнулась.
– Глаза у этой крошки больше, чем желудок.
Дилан спал на средней кроватке, окруженный клубком из трубок и проводов. Из его ноздри тянулась тонкая питательная трубка, а на обеих ручках торчали канюли, позволяющие быстро добраться до вен. Рядом с ним сидели Пипа и Макс. Их стулья были тесно сдвинуты, и Пипа прижалась к мужу, а он крепко обнимал ее за плечи. Они даже не подняли головы. Они не видели ни Лейлы, ни ее слез, которые она не успела смахнуть.
– Что произошло?
Лейла смущенно поднимает глаза. Уже принесли десерт.
– Что-то случилось на работе? – спрашивает Руби, всматриваясь в ее лицо.
Лейла молча качает головой, не решаясь говорить.
– Кто-то умер?
Лейла делает глоток, чтобы прочистить горло.
– Нет, никто не умер.
Еще не умер.
Глава 9
Макс везет нас домой. Я сижу, зажав руки между коленями, и завидую его отстраненности – сосредоточенность на дороге не дает ему отвлекаться и думать о Дилане.
Машина Макса используется реже, чем моя. По большей части она простаивает на парковке в аэропорту, и поэтому в ней меньше следов от пикников и прогулок в непогоду. Однако, опустившись на колени и пошарив под сиденьями, я, скорее всего, обнаружу там изюм, хлебную палочку или пакет от слоеных пирожных. Рядом со мной, в кармане двери, диск с детскими песенками, а позади меня автомобильное кресло Дилана, терпеливо ожидающее своего хозяина.
Как может мой сын быть на волосок от смерти, когда вокруг меня столько свидетельств его жизни? Когда я чувствую его в своем сердце, как когда-то носила его в своем животе?