ПОСЛЕ ГИППОКРАТА
Шрифт:
Дело было дохлое, но тем ему было веселее ко мне приходить.
Я ничем не мог ему помочь.
У него все болело.
Я смотрел на него и молчал, а он кривил губы в обиде на Тоцкий полигон.
Потом однажды вечером я шел после работы мимо местного пруда и видел, как он выгуливал собачку. При этом он, весь малиновый от пива, оживленно жестикулировал, доказывая что-то своему заранее солидарному собеседнику.
Суставы его работали, как у Железного Дровосека, только что сошедшего с конвейера.
И я понял, что пусть приходит
Неизвестная война
Поступил прапорщик.
Уже без погон, окончательно обнаженный, и весь разноцветный.
Белая горячка в сочетании с переломом бедер. Все, что ниже пояса - черным черно, включая конец.
Грозный рефрен при железном невосприятии дискомфорта:
– Ведь мы же с тобой служили!...
Кто знает, никто не знает, быльем поросло, коноплей и боярышником.
Насиба Сахидотовна и другие
Не делай добра - не получишь зла: так о клиентах - с нескрываемым удовольствием и мазохистски - приговаривала моя коллега, соседка по ординаторской, с трудно произносимым именем Насиба Сахидотовна.
Обычно клиенты стопорились возле дверей и начинали лихорадочно переписывать имя-отчество на спичечный коробок, а потом, самый вменяемый, махал рукой и говорил: "Да скажи ты ей Насиба - и будет достаточно".
Зло возвращалось к ней послушно и регулярно, в виде грязных носков, чесотки, ночных дебошей и побегов, наветов и клевет, пьянства, общей дебильности, пасмурного неба и болей в эпигастрии.
Это доставляло ей удовольствие: она у себя, она дома, в коммунально-производственном свинарнике общежития.
Я тщетно цитировал ей старца-гадальщика из Леонида Соловьева:
"Для каждого их вас я совершил в свое время доброе дело и ныне за это наказан. Таков закон нашего скорбного мира: каждое доброе дело влечет за собой возмездие совершителю".
Соловьев продолжает восклицанием: "..если бы эти слова оказались правдой - жизнь должна была бы остановиться!"
Но старик был мудр и знал, о чем говорил.
Кот заливисто муркнул и попросился на руки, я взял. Доброе дело. По причине ожирелого волочения и свисания задних лап мобила лежит на полу, и будет ли жива - неизвестно; молоко пролито, из ноутбука заднем когтем выцарапана буква "ё".
В надежде на дубль
В далекие детские годы сей говноящик вполне дружелюбно показывал мне мультипликационный фильм "Варежка", донельзя слезодробительный. И эти рыдательные напоры сменялись печалью.
Конечно, сейчас ориентиры переиначились, и все-таки телезрители упорно продолжают ждать чудес, и не с варежкой, и даже не на кукурузном поле с вертушкой усатого людоеда, а вообще.
Вот пришли к моему отчиму в неврологическое отделение телевизионщики из компании ЛОТ: это Ленинградское Областное
Рапортовать о его мочекислом заведении с безмолвными утками и крякающими старушками. Все лежат, все постигают заключительные страницы неврологии.
И вот одна старенькая санитарка, боготворившая телевизор за то, что многократно возвратился Мухтар-2, была прямо-таки сама не своя - до того ей хотелось запечатлеться среди остальных.
Она так разволновалась, что обосралась.
И просидела в сортире весь фильм, пока снимали ее пунцовых товарок, сестер-хозяек из узельной, да еще всякую второстепенную сволочь вроде занятых докторов, начмедов, поварих и главврачей.
Не все говно, что светится голубым экраном. Иным оно - несказанное утешение и радость всей жизни, но синяя птица мазнула глянцевым крылом, так как бумага закончилась.
Так она и не попала в кадр и даже в титры. Даже в название.
Маленькая, казалось бы потеря, а вся передача - наверняка насмарку.
Опять будет ложь о человеческом факторе, с которого на самом деле никак не начать медицинские реформы, благо он обосрался и заперся на задвижку.
Сосед Пушкина, сосед Дантеса
Урология требует простоты жизненного восприятия.
Наш хирург-уролог К. ходил в длинном кожаном пальто до пят, неизменно распахнутом. Лицо у него всегда было оживленное, а перед стаканом - озорное и сразу ответственное.
В поезде мы разговорились, как оно бывает, когда прихватит живот.
Я рассказал ему о Черной Речке, где неподалеку от места гибели Пушкина валялись многочисленные синие бумажки, тогда сторублевые.
Уролог К. согласно кивал: да, да.
– А вот еще на подъеме метро "Чернышевская", - и он блаженно округлил, а потом закатил глаза.
– Там же негде! Нет ни единой точки! А у меня положение - караул.
– Школа есть, - напомнил я.
Он скосил очки на свой плащ.
– Так вот я вышел и пристроился между ларьками. Враскорячку, глядя прямо. Там была Шаверма и что-то еще, с сигаретами. Узкий промежуток. Распустил плащ, уперся руками в ларьки и... Как я какал! Как я какал!
– восторг его не унялся к выходу из метро, и он порывался к ларькам.
Гребешок
Перевожу медицинский текст.
Оказывается, гипербарическская оксигенация, куда при мне выстраивалась очередь, не принесла пользы при рассеянном склерозе.
Бесполезно.
А как рвались! Какие страсти бушевали!
Улечься в камеру-капсулу, да под повышенное давление кислорода - это не шуточки. Это предмет для долгих скандированных рассказов в кресле-каталке под клетчатым пледом, над кашей с линолевой кислотой.
И вот, выясняется, бесполезное дело.