После и вместо
Шрифт:
– Здесь у всех есть секреты, - он смеется уже не таясь, и разум ее обжигает догадка: он знает, чувствует, видит.
– Мне нужно идти.
И это больше похоже на бегство, когда она несется вдоль улицы, чувствуя цепкий внимательный взгляд за спиной.
“Ты знаешь, где я живу, Китнисс Эвердин. Ты не сможешь долго противиться искушению. Я узнаю все твои тайны”
Она знает, что умрет, если не попробует его губы на вкус.
========== 14. Катон/Мирта ==========
– Какого хера ты тут забыл, Катон? Моя комната - все еще мое личное пространство.
Дверь захлопывается, и Мирта закидывает рюкзак в дальний угол. Нисколько не смущаясь, стягивает запылившийся и все еще влажный тренировочный костюм. Взгляд то и дело соскальзывает на красивого мальчишку с насмешливыми глазами, так по-свойски развалившегося сейчас на ее кровати.
– Ты не пришла на тренировку, - пожимает плечами парень и закидывает руки за голову, словно бы всем своим видом демонстрируя: я тут надолго.
– И что? В няньки нанялся?
Мирта щерится, как рассерженный еж, прищуривает глаза. Она всегда делает так, когда злится. И неизменно веселит этим напарника. Парня, с которым она выйдет на Арену 74-х Голодных игр уже так скоро. Парня, которого ей придется постараться убить, чтобы выжить самой. Парня, который умеет улыбаться так красиво, что перехватывает дыхание. Парня, который каждый раз целует так беззаветно, что она забывает обо всем. Плавится в его ладонях, как кусок масла на солнце, и нежность растекается по венам тем самым ядом, который убьет, если она не затормозит. Прямо сейчас.
– До Жатвы меньше месяца, Мирта.
В его вкрадчивом голосе звенит сталь, предупреждая. А ее ярость накрывает с головой, и пальцы уже поглаживают прохладную рукоять ножа, а потом она выпрямляет руку одним плавным движением. Лезвие вонзается в стену в дюйме от его лица.
– Теряешь хватку, трибут, - хмыкает он.
Бросок, и горячая ладонь сжимает горло, вдавливая девчонку в стену. Смешная и такая хрупкая пигалица с глазами убийцы.
– Он вошел бы точно между глаз, если бы захотела, - сипит она и улыбается холодно.
Катон морщится от этой чужой натянутой улыбки. Искусственной, как парики модниц Капитолия или маска из силикона. Мирта - она не такая. Он видел ее настоящую. Видел ее насквозь.
– Ты не доживешь до утра, если я захочу, - предупреждает он, пытаясь не замечать странную досаду, от которой покалывает пальцы и ноет в груди.
Она делает тебя слабым, Катон. Она - не партнер, а соперник. Она должна будет умереть.
– Пошел вон, - шипит девчонка, и если бы взгляд убивал, на парне живого места бы не осталось.
– Заставь меня, - ухмыляется Катон и прижимает ее тонкие руки к стене прежде, чем накрыть губы своими.
Поцелуй больше похож на укус, и Мирта кусает в ответ, чувствуя во рту металлический вкус крови. Это каждый раз как борьба, поединок, столкновение. Необходимость, в которой ни один не может себе отказать.
– Ненавижу!
– вцепляясь пальцами в мягкие волосы.
– Стерва, - погружаясь языком в рот, разрывая надвое ее узкую майку.
…
“Что, если они изменят правила? Что, если удастся
Ноги вязнут в песке, и мелкие острые камешки покалывают ступни. Волны шумят, накатывая на берег, но никак не могут заглушить глупые мысли, стучащие в голове.
“Для него это просто игра, а ты - кукла. И он дергает за ниточки, забавляясь про себя. Катон рожден, чтобы стать Победителем”
Сука, почему же так больно? Больнее, чем вспарывать вену ножом. Мирта знает, она проверяла.
Слабая. Ничтожная. Дура. Какая ты дура!!!
– Прячешься от меня?
– руки обхватывают поперек груди и теплое дыхание обжигает шею.
– Эй, только зубочисткой своей не размахивай. Я тут просто гуляю.
И почти не кривит душой на самом деле. Почти. Красивый и хищный, как готовящийся к прыжку зверь. Облизывается плотоядно, разглядывая футболку, липнущую к груди. А она фыркает, хохочет в лицо громко, с надрывом.
– Слишком зациклен на себе, Катон. Ты еще не стал всеобщим любимцем Панема.
И уходит вдоль линии прибоя, чувствуя спиной острый, срезающий кожу взгляд. Стараясь не думать о сжимающихся в кулаки пальцах, что умеют быть такими чувственными.
– Я не закончил, - хватает за руку и дергает на себя, явно собираясь заткнуть губы губами.
У него венка пульсирует на виске и грудь вздымается часто-часто, будто только что марафон пробежал.
– Пошел нахуй, Катон. Отъебись, понимаешь? Не ходи за мной, не ищи меня. Мы не партнеры, не союзники даже. Я вскрою твою грудину ножом на Арене, и даже слезинки не пророню. Уебывай.
Почему губы такие влажные и соленые? Почему брызги воды попадают в глаза, мешая нормально смотреть? Почему он стоит там столбом и не догонит, как прежде? Почему под ребрами вдруг стало так пусто? Будто яма. Черный провал.
Завтра - Жатва, а потом роскошный поезд до Капитолия, тренировки и шоу Цезаря. А потом Арена и много-много крови. Не ее крови - других. Пушечного мяса. Тех, что прибудут лишь за одним: умереть красиво у ее, Мирты, ног.
Катон. Мы могли бы… могли отказаться.
Хлещущий насмешкой взгляд всплывает в памяти, как удар по лицу наотмашь.
“Пошел нахуй, Катон. Просто исчезни”, - шепчут губы, как мантру, молитву.
Что, если ты стал слишком дорог? Что, если я не смогу?
========== 15. Китнисс/Финник/Энни ==========
Она красива. Она красива, как ангел, в этом воздушном платье и с глазами, сияющими, как драгоценные камни. Она идеальна для Финника Одэйра, Китнисс знает это также хорошо, как и то, что не должна грустить.
Это день свадьбы - счастливый день. Это день, когда Финник Одэйр берет замуж Энни Кресту. Девчонку с волосами цвета осенней листвы и глазами, в которых расплескалась весенняя зелень. Идеальную и любящую. Любимую.
Финник улыбается, поглаживая кончиками пальцев скулы невесты, и будто вонзает трезубец прямо Китнисс под ребра. Он никогда не улыбался так ей. Он никогда не говорил ей, что любит. Никогда не называл своей.