После измены (сборник)
Шрифт:
Господи, помоги!
– Ты с ним спишь? – Это мама. Вполне в ее духе.
Я поперхнулась и промолчала.
– Ну, в принципе, я так и думала. – Она тяжело вздохнула. Очень тяжело. И на этот раз я ее разочаровала. Она зловеще усмехнулась: – Боишься осквернить свое юное и непорочное тело?
Я не поддалась на провокацию, ответила серьезно и как есть:
– Нет. Просто – боюсь.
Мама задумалась.
– А ты с закрытыми глазами. Как в омут, – осторожно посоветовала она.
– Я высоты боюсь. И воды остерегаюсь.
– Что делать? – Мама стала явно доброжелательнее. – Это как работа, как поступок, если хочешь. Во благо и во спасение, так сказать.
– Во чье благо и чье спасение? – задала я дурацкий вопрос. От смущения, если по-честному.
– Твое, глупая! – возмутилась мама.
Я снова ее расстроила.
Мама положила трубку первая. Через пару минут раздался звонок.
– Вам надо куда-нибудь уехать. – Ее голос просто звенел. – Да, да! Обязательно – уехать. В какое-нибудь путешествие, в новую страну! На море или в горы!
– Или в леса. А можно в поля. – Я позволила себе поупражняться в остроумии.
– Да куда угодно! Какая разница! – Мама на мой юмор не повелась. – Романтику можно найти где угодно! Хоть в шалаше в Разливе!
Правильно. Лучше в шалаш. Дешевле, по крайней мере. Да и за исход этого мероприятия я не ручаюсь. Чего деньги-то тратить!
Нет, это я от растерянности. Я понимаю, что мама права. Мне что, самой отправиться в турбюро и заказать круиз? А потом торжественно, перевязав голубой ленточкой, вручить ему конверт?
Хорошая мысль, свежая. Но – не для меня. Это точно.
Все оказалось гораздо проще – конверт, правда, без голубой ленточки, принес он сам. Я заметила, как дрожат у него руки. Не сдержалась, спросила:
– А это что?
– Сюрприз! – ответил он.
– Еще один? – съязвила я.
У него дрогнули губы, но он промолчал. Я вскрыла конверт. Ну понятно – две путевки, два билета. На Ситию, естественно. Как там у поэта? Не возвращайтесь к былым возлюбленным?
Не возвращайтесь на места боевой, так сказать, славы…
Не входить дважды в одну воду. Или – попробовать? Терять-то, в принципе, уже нечего… Все, что можно, уже потеряно. И растеряно. Крошки с чужого стола… Хотя – почему с чужого? Это как посмотреть. Попытка не пытка, а средство для выживания – в нашем случае, по крайней мере.
Я внимательно изучила бумаги и подняла на него глаза.
– Ну, что ж, идея неплохая. В конце концов, море и солнце – это всегда хорошо. При любых обстоятельствах. Даже самых печальных. Хуже, я думаю, не будет. И даже, скорее всего, все встанет на свои места! – сказала я и уточнила: – В смысле – надо ли нам это в принципе!
– Хуже не будет. – Он выглядел почти счастливым и тихо добавил: – Спасибо.
Итак, мы едем. Я дала согласие. Боже! Что я несу! Я дала согласие! Мама сказала: «Лучше бы ты просто – дала. И денег потратили бы куда меньше». Еще моя остроумная мама прокомментировала мой отъезд так: «Торжественное прощание с невинностью».
Ладно,
Я собираю вещи. Обычно я собирала один общий чемодан – большой, вместительный, на двоих. Теперь у меня свой, отдельный, небольшой и достаточно удобный. Муж заглянул в комнату, посмотрел сначала на мой автономный чемодан, потом – задумчиво – посмотрел на меня. Я понимала, что у него в голове. А в голове у него были сплошные, судя по всему, сомнения. Нужно ли было вообще связываться с такой придурочной бабой и тратить деньги на поездку.
За ужином, не поднимая глаз, как бы между делом, он сказал:
– А номер у нас один, Ира. Может, это неправильно?
Вот что мне ответить? Что? Что я еду с ним, что жить буду, разумеется, в одном номере, что номер он – не сомневаюсь – заказал с одной кроватью и что я…
Боже мой! А мне ведь почти пятьдесят! Ну не смешно ли? Бояться лечь в постель с собственным мужем, с которым прожила больше двадцати лет. Точнее – двадцать четыре года.
Правильно мама сказала: «Это от того, что он у тебя первый и единственный. Бог с ним, что первый. А вот то, что единственный… Были бы еще мужички… Так ты бы долго не раздумывала, скромница наша, схимница».
Я, честно говоря, поперхнулась. Вот от родной матери такое услышать!
Я готова к подвигам! Ура!
Самой смешно.
На Ситии было прекрасно. Ну что может быть плохого на Ситии? Лазоревое, без единого облачка небо сливалось с голубыми крышами домов и церквей. Море добавляло в эту наивную голубизну чуть-чуть бирюзового и изумрудного. Не стесняясь, пели птицы. Бугенвиллеи всех возможных и невозможных расцветок осыпали булыжные мостовые пестрым и густым ковром. Воздух пах цитрусовыми, горячим хлебом и только что смолотыми кофейными зернами.
Отельчик был тот же – маленький, уютный, стоящий на первой линии у моря. Те же легкие полотняные шторы колыхались в распахнутых рамах. На балконе те же плетеные кресла и низкий столик, на котором в широкой прозрачной вазе стояли пряные и тугие гиацинты.
Хозяин, веселый толстяк, с неизменной улыбкой на сочных губах, сверкал потерянным зубом и, радостно размахивая руками, шумно нас приветствовал.
Заказали кофе и сыр в номер. Я вышла на балкон и замерла. Море, безмятежное и спокойное, казалось, застыло. Солнце набирало обороты – время шло к полудню. Песок, белый и мелкий, похожий на манку, искрился, как первый и самый чистый снег.
Я зажмурила глаза и потянулась. Купаться! Срочно надеть купальник и бежать к морю! Муж разбирал чемодан. Педант! Я махнула рукой.
– Бежим! С чемоданами разберемся! – Легко сбежала по лестнице и оглянулась: муж обнимался с хозяйкой. Я вспомнила ее имя – мадам Рената. Мадам Рената была худа, костлява и на полторы головы выше своего пузатого и беззубого муженька.
Хозяйка наливала в бокал густое красное вино, и муж развел руками: дескать, извини! Что поделаешь! И махнул рукой: беги, догоню!