После измены (сборник)
Шрифт:
– Поздравляю с обновками! – хмуро бросил он.
– Как-то ты не рад! – Я постаралась говорить легко и даже кокетливо. – Вот прямо совсем не рад, ну ни капельки!
Он резко вскочил с кровати.
– А чему, с позволения сказать, я должен радоваться? Чем восторгаться? Платьем твоим новым? А предупредить было нельзя? Оставить записку, позвонить? Или ты сделала все это специально? И телефон забыла тоже неспроста? Ну так, чтобы понервничал, попсиховал! Поискал тебя, панику развел? В полицию уже собрался звонить!
Я молчала, изящно качала ножкой, смотрела в пол.
– А в чем,
– А я не подозревал, что у тебя возникли такие странные желания! – потеряв уже всякое терпение, крикнул он. – А я не знал, что думать! Куда ты пропала! Как сквозь землю провалилась – и никто тебя не видел! А если ты утонула? – Он выдохся и сел на край кровати. – Думать надо. Хорошо бы головой, – закончил он.
Я встала с кресла и посмотрела внимательно на него:
– Спасибо за совет! Очень ценно звучит. Особенно – из твоих, таких разумных уст! – Я взяла пляжную сумку и направилась к двери. Обернулась: – А что ты, собственно, так расстроился? Не понимаю. Ну, утонула бы – обидно, конечно. Хлопот много – искать тело, везти его на родину. Полиция, деньги. Весь отдых – насмарку. Ну, что поделаешь, в жизни всякое бывает! – И тихо добавила: – Я вот, например, однажды тебя похоронила. Ничего, пережила, знаешь. И ты бы пережил. Не сомневайся!
Он поднял на меня глаза:
– Нет, я бы не пережил. Точно.
– Не смеши! – Я закрыла за собой дверь.
После пляжа я вернулась в номер и легла спать. Лени в номере не было, что, кстати, очень меня обрадовало.
Когда я открыла глаза, на улице было совершенно темно. Глянула на часы – боже, боже! Десять вечера! Ничего себе – норматив на пожарного сдала!
Приняв душ, я оделась и спустилась в лобби. Очень хотелось есть. Я подошла к стойке, где что-то записывал добродушный хозяин. Он поднял на меня глаза и улыбнулся во весь свой щербатый рот. Я, смущаясь, спросила его, нельзя ли приготовить ужин. Он улыбнулся еще шире и сказал на чудовищном английском, что в гостиной ужин для господ уже накрыт. Я удивилась и пошла вслед за ним.
Гостиной здесь называли маленький, круглый и очень уютный зальчик, который служил и столовой в непогоду, и конференц-залом с одним ноутбуком в наличии. В хорошую погоду столовались на улице, во дворе под полосатой «маркизой».
Хозяин торжественно распахнул передо мной дверь и учтиво поклонился.
В зале был выключен верхний свет и горели три канделябра с живыми и уже слегка оплывшими свечами. У раскрытого окна с богатой и затейливой шелковой занавесью был накрыт под белой скатертью круглый стол, на котором стояли ваза с желтыми розами и бутылка вина в серебряном ведерке. А за столом сидел мой муж, с печальным и обреченным взглядом.
Мне почему-то стало смешно, но я сдержалась, понимая торжественность момента.
Хозяин, взяв меня под руку, подвел к столу. Муж встал и учтиво поклонился. Вернее, поклонились они оба, на пару. Довольно дружненько. Теперь я не сдержалась и прыснула. Усаживаясь, осведомилась:
– Давно сидим?
Леня
Я по-прежнему с трудом сдерживала смех. Очень хотелось есть, очень. И мясо было бесподобным, и вино чудесным. Я, не большой в принципе гурман, покрякивала от удовольствия.
Муж беспокоился и спрашивал, как мне все, и то подкладывал салату, то подливал вина.
– Напьюсь ведь! – пошутила я. – Не боишься?
– Боюсь, – серьезно ответил он. И добавил: – Я теперь с тобой всего боюсь! Особенно – твоих исчезновений.
Я пьяно махнула рукой:
– Какой ты, право слово, трепетный! И напугать тебя так легко, оказывается! То же мне – то ли девочка, а то ли виденье!
Он отрицать не стал.
Вот и правильно! Ума хватило!
А вино было бесподобное! Просто сказочное! С ужасом я отметила, что он открывает третью бутылку. Подпоить хочет! Правильно, иначе на диалог я не способна. А так – способна? Пьяному, знаете ли, море по колено.
Покачиваясь, я встала со стула и подняла бокал.
– За любовь! – сказала я и неожиданно для себя громко икнула. Бокал качнулся в нетрезвых руках и… Беда, беда, беда! Вот не будешь выпендриваться!
На любимом, таком дорогом сердцу сарафане медленно расплывалось и таяло красное пятно. Господи! Все – грудь, пояс, юбка! Я с ужасом смотрела на это пятно и вдруг разревелась – громко, в голос, со всхлипываниями и причитаниями.
«Получай за свое юродство, получай! – с ненавистью к себе думала я. – Будешь глумиться над святым чувством. И кто поймет, что цинизм – лучшая защита, лучшее прикрытие!»
Продолжая реветь, я плюхнулась на стул. Он вскочил и стал неловко сыпать соль из солонки, пытаясь спасти платье. Я отталкивала его, потому что понимала: платье испорчено безнадежно. Ничего исправить нельзя.
– Завтра – в химчистку, – приговаривал он, пытаясь меня обнять.
– Фигушки! – У меня опять полились слезы, и стало еще больше обидно. – Пятна от красного вина никто не выведет! Тем более на батисте! И отстань ты со своей солью! Отстань, бога ради! Ты и так мне насолил – дальше некуда!
Он продолжал меня уговаривать и утешать, а я, пьяная и несчастная, продолжала брыкаться и возмущаться.
Наконец пришли в номер. Он стянул с меня «соленый» сарафан и бросился в ванную – замывать.
– Мылом натри! – крикнула я ему вслед и повалилась на кровать.
Никогда раньше я не чувствовала себя такой несчастной! Даже в самые тяжелые времена!
Глупая, пьяная баба! Я свернулась клубочком, залезла под одеяло и – уснула!
Проснулась я от страшного шума и грохота. Испугавшись, резко села на кровати. За окном разыгралась стихия – гроза, молнии, ветер с утробными завываниями, вспышки зарниц.