После измены (сборник)
Шрифт:
А иногда девочке снится почта. Сто переговорных кабин. И все пустые. Нет людей. Звони – не хочу, а трубок у телефонов нет. Вместо трубок висят провода. И все время что-то пикает. «Бомба!» – пугается Катька и прячется в кабину, а там – мама. Сидит на полу и деньги считает. Ужас!
Сны можно было смотреть с любого места – все равно одинаковые. Иногда девочка сама заказывала себе сон «про что-нибудь хорошее», но показывали все то же самое. И Катька терпела этот ночной кошмар и таскала его в себе весь день, а перед тем,
Спрятав «Солодовникова», Катерина подходила к пианино и переворачивала отцовский портрет лицом к стене, чтоб, не дай бог, не вздумал явиться. Переворачивала, а сама побаивалась: вдруг рассердится.
Утром Катька вставала раньше матери, выходила на балкон и долго стояла, прислушиваясь к нормальному миру. То, что он существовал, не вызывало никакого сомнения. В нем ходили люди с озабоченными лицами, бегали дети и разбивали коленки. Пространство этого мира рассекала энергичная тетя Шура, как ледокол, прокладывавшая путь дочери. В этом нормальном мире менялась погода, лили дожди, сияло солнце, мяукали кошки и лаяли собаки. Это все было, но ничего не было. В доме Самохваловых не было ничего, кроме мутного моря, унесшего Петра Алексеевича Солодовникова и связанные с ним Тонины надежды.
– Ау? – пыталась перекричать морской прибой Ева Соломоновна.
– Пустите меня! – вторила ей завистливая Адрова.
– И меня! – требовала Санечка.
Бесполезно! Антонина Ивановна словно оглохла. «Катюшку пожалей», – призывала ее к ответственности Главная Подруга Семьи, но через минуту сама начинала плакать взахлеб и засовывала валидол под язык. Антонина презрительно смотрела на сильного духом нотариуса и просила оставить ее в покое. Ева Шенкель безропотно подчинялась и уезжала домой.
– Может, мне из дома сбежать? – решила посоветоваться Катька с Батыревой.
– Куда? – резонно поинтересовалась подруга.
– Не знаю…
Женька нахмурилась. Весь ее вид свидетельствовал о мощной мыслительной работе, но пока на холостых оборотах. Чутье подсказывало девочке, что ситуация выходит из-под контроля и, как с ней справиться, тоже неизвестно. Батырева обещала подумать, но у Кати Самохваловой это особого энтузиазма не вызвало.
– Мне кажется, – робко предположила Катька, – она скоро умрет.
– Кто умрет? – не поверила своим ушам Женька.
– Мама умрет…
Младшая Самохвалова впала в черную меланхолию.
– Но-о-о-рмально! – возмутилась Батырева и подбоченилась. – Это с какой стати она умрет? Она болеет, что ли? Или, может, у нее рак там какой-нибудь?
Про это Катька ничего не знала, но на всякий случай предположила:
– У нее сердце…
– У всех сердце! – рявкнула Батырева и грозно посмотрела на самохваловские окна. – Ты-то чего раскиселилась?
– Я
– А вот раз ты не раскиселилась, – ехидно осклабилась Женька, – тогда делай что-нибудь.
Катька беспомощно всплеснула руками. Борьку, что ли, позвать? Зачем? «Здравствуй, мама?» Дальше что? Ну придет. Ну посмотрит. И что? Голова шла кругом. Кажется, война начнется, а она все равно как лежала, так и будет лежать. Или сядет в своей ночной рубашке, спросит чего-нибудь дурацкое и снова в одну точку уставится.
– Не знаю я! – психанула девочка и, задрав голову, заорала: – Ма-а-ама!
– Ты что? – испугалась Батырева.
– Ничего!
– А чего орешь?
– Не могу больше!
Пока Женька лихорадочно соображала, что происходит, Катька вдруг закрутилась на месте волчком, задрала юбку и стала хлестать себя по ногам, пытаясь что-то стряхнуть. На балкон выскочила тетя Шура, свесилась за перила и заголосила:
– Что-о-о? Что случилось, Катя?
Катька не ответила и продолжала крутиться на месте.
– Что там?
– Не знаю, – прокричала Батырева, поддавшись общей панике.
– Убила! – вдруг спокойно сообщила младшая Самохвалова и приземлилась на скамейку. На асфальте с трудом можно было разобрать полосатый трупик. – Может, оса. А может, пчела?.. – задалась вопросом девочка. – Больно-то как…
Катька задрала юбку и почесала место укуса.
– Ни фига себе! – констатировала Женька, наблюдая за тем, как раздувается Катькино бедро. – Ее оса укусила, – сообщила она висевшей на перилах Санечке.
– Надо лед приложить, – посоветовала тетя Шура сверху и через секунду озаботилась: – Кать, а у тебя аллергии на ос нет?
– Не знаю, – беззаботно ответила девочка и с ужасом посмотрела на раздувшуюся ногу. Стало страшно. – Я домой.
Домой она отправилась не одна, а в сопровождении Главной Соседки и Батыревой.
– Теть Тонь! – с порога заорала Женька. – Катьке плохо! У нее аллергия на ос! Вызывайте «Скорую».
Антонина Ивановна привидением метнулась в прихожую и схватила дочь в охапку.
– Опять? – закричала она. – Опять ты мотаешься неизвестно где?
– Мне больно вообще-то, – высвободилась из ее объятий дочь и захромала в комнату.
– А мне не больно? – развязала войну старшая Самохвалова и потащилась вслед за Катькой.
– Не знаю, – буркнула та и с остервенением почесала себе под юбкой.
– Господи! – до боли знакомо завелась Антонина. – Не успеешь одного похоронить, уже эта на очереди.
– Вы что?! – возмутилась Женька и ринулась на помощь подруге.
– А ты здесь чего делаешь? – осадила ее Самохвалова. – Прописалась, я смотрю. А ну иди домой! Как появишься, обязательно чего-нибудь случится. В прошлый раз ее чуть не угробила, теперь – оса эта…