После конца
Шрифт:
— Едем этой дорогой, — говорю я, ведя пальцем по красной линии.
— Еще можно поехать на юг, — говорит он, чертя линию вдоль побережья до Калифорнии, — и потом свернуть на запад, чтобы выехать на Магистраль 66.
— А я не хочу ехать в Калифорнию, — перечу я, одаривая Майлса таким взглядом, после которого он должен бы замолчать, — Калифорния не на юго-востоке, а мы едем на юго-восток.
Майлс поднимает руки вверх в жесте: "Сдаюсь."
— Ладно, — говорит он и склоняется над картой, чтобы повнимательнее
— До Якимы полчаса езды, — говорит женщина, выходя из кладовки с двумя бумажными пакетами в руках. Затем ставит их на прилавок и спрашивает:
— Атлас берете?
Я киваю. Она нажимает несколько кнопок на кассовом аппарате и он со звоном открывается.
— С вас восемнадцать девяносто пять.
Майлс смотрит на меня, а я не могу понять в чем дело. Но потом вздрагиваю, словно выходя из некоего амнезийного ступора, и вспоминаю, что живу теперь не в огромном семействе, где все общее, а в обществе, основанном на деньгах, где за все нужно платить.
Прежде чем я успеваю что-либо сделать, Майлс, качая головой, копается в кармане и высыпает на прилавок пригоршню купюр и мелочи. Отсчитав часть денег, он отдает их женщине, а остаток убирает обратно в карман джинсов, бубня себе под нос что-то типа: "мало того, что водителем нанялся, так еще и плати за нее".
Поблагодарив Мамашу, мы направляемся к выходу. — А ведь знаете, ваши друзья направлялись совсем в другом направлении, — говорит она нам вслед, лукаво прищурив глаза.
Я застываю на полпути к двери.
— Какие друзья? — уточняю я. Мой голос охрип и такое чувство, будто кто-то схватил меня за горло и сжал, что есть силы.
— Мужчины, что останавливались здесь всего полчаса назад. Двое в военной форме, а третий черноволосый с сальной шевелюрой. Он попросил меня позвонить им, если здесь объявится их подруга, у которой контактные линзы со звездой. Сказал, что вы потеряли друг друга, — она достает кусок бумажки с телефонным номером.
— Пожалуйста, не звоните ему, — сиплю я.
Мамаша улыбается и, скомкав листочек, бросает его в белое плетенное мусорное ведро.
— Честно говоря, они не были сильно приветливыми, — говорит она, скрещивая руки на груди, — и вообще, кто я такая, чтобы стоять на пути у первой любви?
После чего женщина берет тряпку и начинает протирать и без того чистый прилавок.
Мы мигом возвращаемся обратно в машину, захлопываем за собой дверцы и пристегиваемся. Майлс поворачивает ключ в замке зажигания, при этом странно на меня поглядывая.
— Что? — спрашиваю я.
— Тебя преследуют, — говорит он.
Я щурюсь:
— А ты думал, что я все сочинила?
Внезапно он настораживается. В его глазах появляется странный блеск. Испуганный блеск.
— Ты думал, что я сошла
Майлс думает, что я смеюсь над ним, и в мгновение ока превращается из напуганного в разъяренного. Раскрасневшись, он жмет на газ и машину выносит на дорогу. Мне хочется схватиться за приборную панель, но тогда он точно будет надо мной смеяться, поэтому я напрягаю ноги и сосредотачиваюсь на том, чтобы не пролить кофе.
Мы на полном ходу несемся в сторону Якимы, и я кормлю птицу крошками своего черничного маффина. Майлс даже не притронулся к еде, хотя выпил свой кофе за пару глотков. Я, делая пару небольших глотков, морщусь и ставлю свой под сиденье. Я привыкла к цикорию, этот напиток для меня уж слишком безвкусный.
— Парни, что тебя преследуют… они опасны? — наконец спрашивает Майлс.
— Ну, раньше бы я сказала, что Уит и мухи не обидит. Но из того, что мне здесь рассказал По…
— По? — перебивает Майлс.
— Ворон, — поясняю я.
— Ты к птице по имени обращаешься? — в голосе Майлса проскакивают нотки истерики.
Еще один повод для него считать меня ненормальной, — думаю я. И в который раз задаюсь вопросом: а может оно и лучше?
— На Аляске мы называли всех животных в честь писателей. Эту традицию учредил наш учитель Деннис. И я подумала, что поскольку у Эдгара Аллана По есть стих про ворона…
— Ага, спасибо…что просветила, — огрызается Майлс. Он багровеет, но глубоко вдохнув, немного успокаиваться.
— Ладно, во-первых, мы не берем ворона с собой. Так что не надо давать ему имя. Я не повезу тебя, куда бы там мы не ехали, с диким животным на заднем сидении.
— Он не дикий, — возражаю я.
— Он там еще не нагадил мне на футболку? — спрашивает Майлс, морща нос и всем видом показывая, что не очень-то и хочет узнать ответ.
— Птицы не гадят под себя. Они бы не сидели на своем помете. И, если ты не заметил, а ты, конечно же, не заметил, ты… — я подбираю подходящее оскорбление, — городская цаца, все птицы — чистюли!
Не знаю, почему взялась так рьяно заступаться за По, но я просто не могу не поправить Майлса в его вопиющем заблуждении.
— Во-вторых, — продолжает Майлс, игнорируя мой довод, — не так давно ты подтвердила мое устоявшееся убеждение, что птицы не разговаривают. Теперь же утверждаешь, что По, — он делает паузу, — не могу поверить, что назвал его так…эта птица что-то тебе сказала.
— Мне не следовало говорить "рассказал". Правильнее будет, "показал".
— А в этом есть большая разница?