После любви
Шрифт:
Ступеньки.
Я совсем забыла о них.
Три ступеньки, я спотыкаюсь о нижнюю и больно ударяюсь локтем о верхнюю, драгоценные секунды потеряны, хотя и появился свет впереди.
– Не ушиблись? – раздается голос прямо надо мной.
Не-Шон.
– Слегка.
– Давайте-ка я вам помогу…
Он протягивает мне руку вместо того, чтобы ударить чем-нибудь тяжелым по башке. Бутылка с джином для этой цели подошла бы, но никто не собирается причинять мне зло. Так кажется на первый, свободный от сумрака взгляд.
– Все в порядке. Просто споткнулась.
– У нас вечные
– Не мешало бы.
– Мне показалось, вы бежали…
– Шла быстрым шагом.
– Так не терпелось покинуть наше заведение? – Бармен не может удержаться от шпильки, да и плевать, в моих коротко остриженных волосах ни одна шпилька надолго не застрянет.
– С чего вы взяли? Вовсе нет.
– Мне нужно поговорить с вами.
– О чем?
– Не здесь.
Не-Шон больше не называет меня красоткой, странно.
– А что, собственно, случилось?
– Идемте.
– Никуда я не пойду.
– Это касается вашего друга. Идемте.
– Но…
– Франсуа – ваш друг, я правильно понял?..
Разве не этого я хотела? Узнать о Фрэнки больше, чем знала до сих пор. Узнать о нем и о его жизни что-то, что могло бы объяснить его смерть. Разве не ради этого я вообще приехала сюда? Да, возможно. Но сейчас, в темноте коридора, тема Франсуа Пеллетье вовсе не кажется мне настолько актуальной, чтобы идти неизвестно куда, неизвестно зачем, с человеком, которого я совершенно не знаю. И вовсе не Фрэнки был причиной моего визита в «Cannoe Rose» – я здесь только потому, что нашла спички в ее – ее! – сумке. А до остального (до остальных) мне нет никакого дела.
Не-Шон так не думает, он и не собирается выпускать меня из рук.
– Франсуа – ваш друг?
– Мне сложно назвать его другом…
– Идемте.
– Мы возвращаемся? – Голос мой предательски дрожит.
– Нет. В баре мы не сможем поговорить.
– Ничего, что вы оставили его без присмотра?
– Там есть кому побеспокоиться о клиентах, не волнуйтесь.
– Я и не волнуюсь. Это же ваш бар, не мой.
Малодушие – вот чего хотелось бы избежать. Я не должна впадать в панику, в конце концов, ничего страшного не произошло, не-Шон просто хочет поговорить.
Просто. Поговорить.
Несмотря на уверения бармена, мы все же возвращаемся. Не в сам бар – в конец коридора, за хлопающие, как в американском салуне, дверцы арки; «toujours» 47 написано на обеих половинках масляной краской, раньше надпись не бросалась в глаза, ее тайный смысл – во множестве смыслов или в полном их отсутствии: всегда открыто, всегда вам рады, всегда готовы начистить вам морду, всегда готовы смешать вас с дерьмом; вы подохнете, а мы будем существовать всегда; выяснять у не-Шона, какое из определений соответствует действительности «Саппое Rose», я не рискну.
47
Всегда (фр.).
Себе дороже.
Факелы на стенах – несомненная фишка бара, такая же бессмысленная и также ни с чем не вяжущаяся, как и аквариум,
В стиле, в стиле, в стиле…
Стиля – вот чего не хватает «Саппое Rose», и как только я раньше не сообразила! Наскоро сочиненная яичница-глазунья – и та выглядит более стильной, чем хваленый бар-кочевник. Зал ожидания любого из вокзалов – и тот выглядит более предпочтительным. Трудно поверить, что о «Саппое Rose» слагались легенды, что здесь совершались преступления из-за страсти, встречались тайные агенты, и звенели своими колокольчиками еще не состарившиеся хиппи, и вовсю шла торговля героином. Миф может быть каким угодно, но быть не стильным он не имеет права. Иначе – это не миф. И бармен соврал мне и продолжает врать.
Живенькие мысли.
Впрочем, я могу думать о чем угодно – и о том, почему очередь в мужской туалет всегда намного короче, чем в женский, например; все эти ухищрения призваны отвлечь меня от того, что должно произойти в самое ближайшее время.
Я по-прежнему опасаюсь не-Шона.
А факелы – не так уж они просты, как кажется на первый взгляд. И не так уж бессмысленны. Мерцание огня и тени, которые он отбрасывает, делают рельеф стен прихотливым и постоянно меняющимся, в его складках можно спрятать все что угодно. Не-Шон прикладывает ладонь к поверхности, и в стене тотчас же образуется дыра, или, точнее, проем правильной формы: эта дверь ведет в недра бара, в его изнанку, где мы можем спокойно поговорить о Фрэнки.
– Еще один вход? – интересуюсь я. – Для избранных?
– Для персонала, – поправляет не-Шон. – Очень удобно.
– И очень конспиративно.
– Бросьте. «Cannoe Rose» – законопослушное заведение. Террористов мы не укрываем, наркотики не храним и исправно платим все налоги. Прошу.
Мои страхи и правда нелепы: за крошечным темным предбанником следует ярко освещенная и довольно чистенькая кухня – на ней орудуют двое арабов в белых легких куртках. Я киваю арабам головой, но мой приветственный жест так и остается незамеченным.
– Сюда.
Не-Шон распахивает еще одну дверь, и мы оказываемся в крошечной каморке с открытым настежь окном, забранным решеткой. Размеры каморки никоим образом не соответствуют ее обстановке: массивное антикварное бюро, диван с резной спинкой, кабинетное кресло из красного дерева, медная курительница, медный сундук, легкая китайская ширма и две картины в рамах. На то чтобы изучить экзотические безделушки, которыми заставлены бюро и диванная полка, потребовалось бы довольно продолжительное время.
– Присаживайтесь. – Бармен указывает на кресло.
– Разговор будет долгим?
– Как получится.
Я устраиваюсь в кресле (оказавшемся довольно жестким), не-Шон оккупировал диван. Несколько минут проходят в молчании: не-Шон достает из нагрудного кармана огрызок сигары и довольно долго раскуривает ее.
– Не возражаете? – спрашивает он, выпустив в потолок первую струю вонючего сизого дыма.
– А что бы это изменило?
– Ничего.
– Я вас слушаю.
– Это я вас слушаю.