После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии
Шрифт:
Я смогу спрятаться. И действительно, уже обессилев от бега, я вижу подземную парковку и бегу по ней, надеясь найти второй выход. Но его нет. Ради Бога, я в ловушке и хочу снова выбраться. Затем я вижу его, стоящего на улице перед выходом, его мопед между колен. Он звонит в свою рацию. Что мне делать? Прячась за машиной, в полумраке гаража, я наблюдаю за ним. Затем я достаю пистолет, выхожу, направляю его на него и говорю: «А теперь убирайся отсюда». Невероятный, ошеломленный взгляд. Несколько секунд, потом он медленно тянется за пистолетом, невероятно неправильно оценивая ситуацию. Я смотрю на него в изумлении, он становится все меньше и меньше, его медленное движение к пистолету стирает мои
Вечером Марсель узнал новости. Я тяжело ранил полицейского. Началась охота. Он видит, что я уже собрал рюкзак. «Тебе не нужно уезжать, здесь ты в безопасности», — дает он мне понять. Но я не хочу втягивать его в осложнения и возвращаюсь в дом через зеленую границу.
Действия — это запланированные события, которые осуществляются обдуманно и вызывают ответную реакцию во всех своих шагах и последствиях. К таким действиям у меня формируется сильное отношение и ответственность. Однако события, которые происходят без собственной воли, особенно подходят для того, чтобы быть подавленными очень быстро и почти без колебаний. Они подобны жестокому, непредсказуемому удару, едва ощутимому в своем неожиданном воздействии, душевная боль едва вибрирует.
Динамика такого события, несмотря на его вовлеченность, не оставляет ни места, ни времени для самостоятельных решений. Поэтому сознание также отказывается брать на себя ответственность за это событие. Оно вообще отрицает какое-либо эмоциональное отношение к нему. Все эти годы я не испытывал ни малейшего сожаления по поводу застреленного полицейского. Он не был конкретным человеком, даже не был конкретным врагом.
Он появился в моей жизни лишь на мгновение, как зависание, и это зависание было определено как его, ситуацией, которая была, по сути, результатом его решений. Крошечное изменение хода событий, и он мог бы стать и моим.
Только десять лет спустя, когда я готовился к суду по делу о покушении на убийство и изучал все материалы расследования, этот человек стал для меня реальной личностью, человеком из плоти и крови с историей жизни, который в краткий миг нашей встречи был обречен мной на существование в инвалидном кресле и теперь должен был каждый день отвоевывать жизнь заново. Только тогда я смог почувствовать глубокое сострадание, потому что ощутил близость к его судьбе как обделенного и зависимого человеческого существа.
Что касается меня, то после того дня в Париже мной овладела полная неуверенность. Я спасся, но какой ценой! Не было никаких сомнений в том, что я потерял всякий контроль над ходом событий и лишь позволил себе в панике дрейфовать в сторону катастрофического исхода. Даже до этого события я вел себя как частное лицо. Ошибиться было невозможно: Здесь я имел практический результат своего опустошенного внутреннего состояния, четкое выражение моей бессистемно дрейфующей нерешительности, которая теперь превратилась в безответственность. Я был полон стыда до кончиков волос. Что со мной стало? Не так давно я был центром доверия, ориентиром. Теперь я лежал, беспомощно брыкаясь на спине, как кафр, и не мог охватить ничего, кроме пустоты. Мой образ уже давно был разрушен, я отчаянно цеплялся за части труммера. Я не мог продолжать бороться в таком состоянии, но в то же время не хотел ни от чего отказываться, не мог представить себе ничего другого, кроме как быть подпольщиком.
Некоторое время я сидел дома, обуза для себя, знак вопроса для товарищей. Они были в Западной Германии, нападали на американские объекты.
Я застрял в Бомбее. В отеле «Шератон» мне, английской леди, подают изысканные индийские фрукты из драгоценных хрустальных чаш. Толпы голодных детей хватаются за объедки и валяются в пыли на улице перед башней. Оборванцы в городе сами кажутся отбросами жизни. Роскошные европейские отели — это острова в отчужденном, злом мире. Они построены как крепости и одновременно как маяки богатства. Они не позволяют своим гостям заглянуть в мир горечи, голода и болезней. Они предлагают каждому европейцу упорядоченный комфорт и родную культуру своей страны. У французов есть бистро, у англичан — паб, у немцев — австрийский Венский замок, у итальянцев — ристоран, а индийская экзотика предлагается в качестве удовольствия для всех. Все потребности удовлетворены, никому не нужно покидать биотопы первого мира и пугаться страданий третьего мира.
Удрученный, отчаявшийся и ожидающий, я покидаю самолет в Адене. Горячий, влажный воздух пропитывает мою одежду за пять минут, и я чувствую, как пот струится по моему телу. В мгновение ока все заканчивается. Над пестрой суетой в зале прилета несколько бесшумных вентиляторов крутятся и гоняют густой горячий воздух туда-сюда. И, как часто бывало раньше, меня встречают плакаты с изображением сияющей, уверенной в себе женской бригады социалистической йеменской армии. Попутчик забирает меня и везет в «большой дом». После чая он прощается со мной. Теперь я снова наедине с собой и начинаю вести жизнь отшельника.
Штаб-квартира ООП находится в Бейруте. Ливан — это печь, на которой уже горит фитиль. Различные палестинские организации группируются вокруг плюсов и минусов политики политического признания Арафата со стороны США. Радикальные силы считают его предателем, поддавшимся на коварство американцев в надежде на то, что они смогут повлиять на военную...
Военные намерения Израиля. Израиль неоднократно совершает бомбовые налеты на районы Пайастиненси в Бейруте, чтобы уничтожить партизан или вытеснить их из страны. Это соответствует американской политике, которая также надеется установить мир в Ливане, вытеснив из Бейрута политические и военные штабы. Готовится новая война с целью нанести сокрушительный удар по фюрангу и позициям палестинцев в Ливане. Она станет жестокой кульминацией войны против палестинского народа с ее беспощадными бомбардировками гражданского населения Бейрута и массовыми убийствами фаланги в Сабре и Шатиле на глазах израильских солдат.
База в Адене опустела. Она потеряла свое значение для обучения и
После смерти Абу Хани она потеряла свое значение для обучения и организации. Международное крыло было распущено, отдельные части переориентировались, некоторые вернулись к политике НФОП. Политика теперь определяется в Бейруте, а Аден функционирует только как зона отступления и восстановления. Как таковая, база была открыта и для нас, союзников из Европы.
Я вступаю во владение домом. Осматриваю его сверху донизу. Ничего не изменилось. Товарищ оставил мне ключ от оружейной комнаты. Политическая ситуация неопределенная, даже в Йемене палестинцы не чувствуют себя в полной безопасности от израильских рейдов. «Возьми оружие, чтобы не быть беззащитным», — советует он мне. Я выбираю автомат Калашникова. Он пыльный, и я привожу его в порядок. Вечером я кладу его рядом со своим спальным ковриком, это обеспечивает мне безопасность. Мне трудно представить себе израильское нападение в Адене, но дом легко доступен для любого решительного злоумышленника. Я не хочу быть беззащитным.