После России
Шрифт:
***
Водянкин коллекционировал ордена Российской Федерации и стран так называемого СНГ. Занимался он этим всего-то пару лет, но в его собрании уже были интересные экземпляры, например звезда ордена Туркменбаши, некогда принадлежавшая самому Великому Туркменбаши, – на последний день рождения её преподнес сам Реджепов и заверил, что это именно та звезда, настоящая! Из орденов с историей в коллекции был ельцинских времён орден Святого Александра Невского, который был вручён легендарным мэром Москвы Лужковым какому-то Дому мод за «развитие русских традиций», о чём сообщалось в прилагаемом сертификате. Случай скорее был из разряда курьёзов, да и фамилия Лужкова уже давно никому ничего не говорила. Гордостью
В последние дни Павел Игоревич чаще других разглядывал именно этот аляповатый орден с похожим на «икс» крестом и размышлял о превратностях истории. В конце концов помпезная безделушка, как и прочие ордена «дружбы», звезды Героев России и даже простенькие медали «Защитнику Белого дома», – то немногое, что осталось от огромной страны. Точнее, от всей эпохи со времени крушения СССР до Кризиса, приведшего к краху России.
Просматривая новости, он недавно задумался, не заняться ли ему коллекционированием нагрудных знаков Русской Республики и пироговских сепаратистов (этот нелепый клоун успел выдать своим подручным какие-то вновь учрежденные ордена и даже популярные в старой федерации «За заслуги перед Отечеством», полная линейка которых у Водянкина, конечно же, была в коллекции).
«Да что там, один парадный мундир покойного генерала Юрьевича – это уже целая коллекция диковинных крестов и звезд Русской Республики», – вспомнил Водянкин поразившие его воображение регалии ордена Великого Русского Креста, высшую награду Русской Республики, титанических размеров звезду и несуразный восьмиконечный крест, усыпанный бриллиантами и предназначавшийся для ношения на шее. На Юркевиче, который носил его, не снимая, он смотрелся как выбившийся из-под рубашки богатырский нательный крест, и все потешались, представляя Полухина в таком же наряде: в своих турне щедрый Юркевич награждал орденами всех встречных и поперечных чинов и обижался, что регалии никто потом не носит. Более всего Юркевич мечтал повесить крест на шею госпожи Фернандес, но встретиться с ней ему не удалось. «Интересно, в чьей коллекции оказались побрякушки, когда генерала прикончили?» – вдруг подумал Водянкин, но мысль эту сразу прогнал.
Созерцание орденов отвлекало его от текущих проблем и уносило в мечтательные дали. Чего уж греха таить, иногда Водянкин примерял награды из своей коллекции, и любовался на себя в зеркале. Он подошёл к шкафу, достал шкатулку и надел на шею орден Андрея Первозванного.
России осталось жить считанные недели, в худшем случае месяцы. И ему, Водянкину, суждено стать одним из её могильщиков. Он не просто готовился пережить это историческое событие, он методично и осознанно готовил для России мрачную судьбу. Урывками между бесконечными совещаниями и встречами Павел продолжал писать аналитическую записку для узкого круга заинтересованных лиц.
Он начал писать её ещё в начале рязанских событий. Первое время писал с отчаянием, а в последние дни – с воодушевлением.
Даже в черновом виде записка являла собой довольно подробный трактат, где были даны очертания новых границ и развернуты предложения по организации власти. Было ясно, что после ликвидации пироговского бардака с бывшей Россией поступят жёстко, и чтобы оказаться в первых рядах, нужно было предложить максимально столь же жёстокий вариант, опередив самые смелые идеи потенциальных конкурентов. И тут он, Паша Водянкин, как раз презентует свою продуманную и проработанную программу действий. Да что там, программу! Готовый, цельный план действий. Глядишь, одобрят и сделают на него ставку. Да обязательно сделают, потому что на горизонте других способных так, как он, работать нет, а старичьё упрямится, будто чувствует себя обязанным присматривать за временно упразднённой Россией, а не окончательно ликвидировать её остатки. Во власти нужно новое поколение, поколение людей, для которых Россия не прошлое, дорогое сердцу, а вышедшее из употребления
Впрочем, это мелочи. Его личная программа на жизнь была выработана: добиться усиления Уральской Республики на фоне ослабления всех вокруг, а самому стать во главе и с Уральских гор диктовать на Восток и Запад свою волю.
Водянкин снял орден и бережно положил его на место.
13. Отходы «Политзавода»
Последние недели так вымотали Михайлова, что он перестал испытывать какие-то эмоции по поводу происходящего.
Постоянно шли допросы полицейских и военных чинов. Арестованные вели себя по-разному: кто-то матерился, призывал кары и проклятья на голову «изменников», кто-то молчал, кто-то пытался превратить всё в шутку, возможно, не понимая серьёзности происходящего.
Самым умным оказался бывший начальник полиции Челябинска. Ранее допрошенный челябинским управлением КОКУРа, он сразу повёл двойную игру: с одной стороны, демонстрировал готовность к сотрудничеству, с другой – ничего конкретно не говорил. Было очевидно, что он тянет время, ожидая развития событий. «Дурак какой! – Михайлов к тому времени совершенно потерял интерес к психологическим играм с задержанными. – Может, прямо в лоб ему сказать, что про их Союз офицеров мы знаем? Сказать, мол, если всё будет плохо… ну, для нас, в смысле, то по любому не доживет он до Пирогова. Тут же всё продумано до деталей: один сигнал – и всех заключённых через секунду потравят газом, как щенков».
Он даже собрался это сказать, но, почувствовав усталость, решил отдохнуть и, оборвав вялый разговор на середине, велел отвести заключенного в камеру и сказал, что больше не будет никого допрашивать.
Для психологической разгрузки Михайлов обычно ездил в казино. Жихов был осведомлён об этой привычке своего зама, но не сильно за неё ругал, знал, что Василий играет без фанатизма. Впрочем, на всякий случай это был неплохой компромат, оба это понимали, и Михайлов про себя радовался, что точно знает, что ему могут предъявить в случае чего. Обычно он играл в круглосуточном «Казино Рояль».
Василий сел за покерный стол и кивнул крупье. Народу было немного, хотя работающих заведений такого профиля в городе не осталось. «Деньги у всех кончились или все с деньгами уехали?» – думал он, вскрывая колоду.
Играл он автоматически, много проигрывал – сама игра его не занимала, проверенный метод не работал. Он продолжал прокручивать в голове комбинации, распутыванием которых занимался на работе. После того как унесли пустые закусочные тарелки, а очередная раздача принесла убогую пару шестёрок, он увидел себя со стороны.
«Как я до всего этого докатился-то? В чине подполковника госбезопасности! Какой-то Уральской Республики! Сижу в казино. Целыми днями мучаю нормальных русских мужиков, допрашиваю их и спокойно размышляю, что их всех, между прочим, разом могут кончить. Потравить газом только потому, что они хотели жить в великой России, а не в дурацкой Уральской Республике? А ведь когда-то и сам был русским националистом! И вот тебе на… И всё-таки как же так? Что случилось-то?»
Михайлов встал из-за стола и, машинально собрав в кулак оставшиеся несколько фишек, неспешной походкой направился к лифту. «Ну да, всё было так чисто и невинно. Я её любил, а она меня нет. Я любил Россию, а ей не до меня было. Я хотел ей служить, а она предпочитала циничных жуликоватых дядек, которые, не стесняясь, разворовывали её. Таких, как Юркевич, Полухин и прочие нынешние вожди…». В зеркальной стене лифта он видел себя: слегка расплывшегося сорокалетнего мужика в хорошем костюме, в несвежей рубашке. В его мозгу неспешно поплыли воспоминания о последних годах перед Кризисом, хранившиеся под спудом.