После «Структуры научных революций»
Шрифт:
Т. К у н: Джон Эрман, например. Кларк Глимур иногда это делает, но я не считаю, что я его стимулировал. Джон Эрман был продуктом программы по философии и истории науки в Принстоне. Он посещал мой семинар в первый год моего пребывания в Принстоне, и после этого я с ним общался. Возможно, это сыграло какую-то роль. Еще начал работать в этом ключе Рон Гиейе. Среди философов науки постепенно возрастало влияние иного подхода к примерам из истории.
Впервые я обнаружил, насколько значительные изменения произошли в этой области, когда неожиданно был избран президентом Ассоциации философии науки пять или шесть лет назад. А ведь я даже не был членом этой Ассоциации! Атмосфера
Следует вспомнить Нортвуда Хэнсона, а также Поланьи, Туллина, хотя я считаю Хэнсона более значимой фигурой, чем остальные. Сюда же относится Фейерабенд и так далее. Существовала целая группа людей, двигавшихся в этом направлении. Я не думаю, что эти люди, так или иначе обращавшиеся к истории, видели в ней то, что вижу я. Они не возвращались к вопросам типа «А что это дает для понятия истины или для понятия прогресса?». А если делали это, то легко находили ответы, казавшиеся мне поверхностными.
Это не означает, что я знал ответы, но я не верил, что их ответы выдержат тщательную проверку. Меня это беспокоило, я думал, мне нужно вернуться назад и написать историю, учитывающую изменение. Я хотел прямо заняться подобными проблемами, но не знал, как к этому подступиться. Это походило на то, как если бы я шел мимо открытых дверей, а видел то изображение дверей, то реальные двери, ведущие в другие комнаты. Со временем я нашел «дверь в другую комнату» – каузальную теорию референции.
Крипке сделал очень много [239] , поскольку я абсолютно убежден, что это был подлинный прорыв в отношении собственных имен, хотя тогда это не годилось для общих имен существительных. Помогли также работы Патнэма, хотя я не мог заставить себя согласиться с утверждением: «Если теплота есть движение молекул, то она всегда была движением молекул».
Из всего этого я извлек для себя некоторые важные средства анализа и, возвратившись к коперниканской революции, внезапно понял: коперниканская революция сохраняет индивидуальные планеты, например Марс, небесные тела, но в ней не сохраняются «планеты». До и после революции планеты оказываются разными множествами. Вот этот разлом был очень важным. Некоторые люди говорят просто: «В системе Птолемея планеты вращались вокруг Земли, а в системе Коперника они вращаются вокруг Солнца». Но это же бессмысленное утверждение! Легко получить картину: существует определенное число планет, имеющих имена, и они ведут себя то так, то иначе. Это неверно. Я думаю, об этом стоит говорить.
Мне всегда было ясно, что Хилари относился к этим проблемам столь же серьезно, как и я. Когда он начал говорить о внутреннем реализме, я подумал: «Какой кошмар, теперь он говорит на моем языке!» Ладно, пусть говорит.
Теперь эти проблемы приобрели для философии такое значение, какого прежде не имели. Трудно сказать что-либо определенное относительно Патнэма, здесь всегда можно ошибиться, ибо он постоянно меняет свои взгляды и на одни и те же вещи каждый раз смотрит по-разному. Патнэм написал статью о несоизмеримости «Как нельзя говорить о значении» [240] . Он представил концепцию, где не возникают проблемы, о которых говорили мы с Фейерабендом. Это был большой шаг вперед… а затем еще внутренний реализм и его следствия…
Каузальная теория референции также показалась мне значительным достижением. Я не считал ее пригодной для общих существительных. Однако страшно интересно было посмотреть, как она могла бы работать. Стал проясняться смысл, в котором она отчасти может быть использована. Я сейчас работаю над этим.
Каузальная
Возможно, это даже хорошо, ибо я больше читаю философских курсов, больше говорю об этом и пользуюсь все большим влиянием. Хотя должен сказать, никогда не находился в такой благожелательной атмосфере, которую вы создали мне здесь. И это чрезвычайно приятно.
А. Б а л т а с: А как обстоит дело с книгой о «черном теле»? После большого успеха «Научных революций» можно было ожидать, что вы пойдете дальше и разработаете свои идеи лучше, чем в «Постскриптуме» [242] .
Т. К у н: Я много раз говорил и повторю еще раз: вы не можете писать историю, просто изучая документы или опираясь на схематичную точку зрения… Я подхожу к истории иначе, опираясь на вещи, которые изучил, которые лежат в основе «Структуры научных революций» и могут быть разработаны дальше. Когда я занимаюсь историей, я двигаюсь вперед и назад, причем это можно делать в одно и то же время.
Философия для меня всегда была важнее, и если я видел возможность вернуться к ней и непосредственно заняться философскими проблемами в то время, когда писал книгу о «черном теле», я делал это.
Смотрите, как все происходило. Еще до выхода книги я согласился поговорить о ней с группой людей. Предполагалось, это будет небольшая группа, которая соберется за одним столом. Но когда я пришел, то увидел множество людей, заполнивших все помещение. Я начал читать нечто вроде импровизированной лекции. Когда я закончил, кто-то поднял руку и спросил: «Все это очень интересно, но скажите, обнаружили ли вы несоизмеримость?» «Господи, – подумал я, – мне это даже в голову не приходило!»
Теперь мне кажется, я обнаружил ее и осознал, в чем она заключается, в частности когда начал получать рецензии от таких людей, как Мартин Клейн: речь шла о кванте энергии hv.
Думаю, здесь есть один аспект, о котором идет речь в книге. Я имею в виду письмо Планка к Лоренцу, написанное в 1910 или 1911 году, в котором Планк говорит о переходе от резонаторов к осцилляторам. Он пишет: «Вы увидите, что я перестал называть их резонаторами, поскольку они являются осцилляторами». На мой взгляд, это было очень важное изменение. Резонаторы отвечают за возбуждение, а осцилляторы колеблются вперед и назад. Иначе, я думаю, «элемент» энергии Планка не был бы истолкован так, как истолковали «квант» энергии Планка. Однако я не хочу углубляться в подробности. Я рассказываю вам об этом для того, чтобы показать, до какой степени я об этом не задумывался. Вопрос о несоизмеримости был очень хорошим вопросом. Позднее я понял, как на него ответить, но в тот момент он поставил меня в тупик.
В. К и н д и: Вы не хотите применять философскую теорию к истории.
Т. К у н: Не хочу. Если у вас имеется теория, которую вы хотите подтвердить, то можете представить историю так, что она подтвердит ее. Но едва ли этим стоит заниматься.
A. Б а л т а с: Было много дискуссий по поводу отношений между историей и философией науки. С точки зрения вашего понимания этих отношений, какой совет вы могли бы дать молодым людям, желающим работать в этих дисциплинах?
B. К и н д и: Вы что-то говорили об этом в своей лекции…