После третьего поцелуя

Ковилл Брюс

А еще женщинам отлично известно, о чем шепчутся на задних дворах. И до меня дошли слухи, что Винд якобы пробовал себя с разными женщинами, но ни одной так и не дал ребенка. А дело-де было в драконьем дыхании, лишившем его мужества.

Гленна пыталась оградить меня от людских пересудов, но я знала все, и эти слухи были мне как ножи в сердце.

Неженатый, бездетный, Винд обратил все свое внимание на меня… О, только не подумайте чего нехорошего! Мой брат просто решил, что, раз уж ему не суждено счастье супружества, я должна непременно его испытать. Королевству

был необходим законный наследник. Однако, зная мою историю, ни один мужчина не отваживался сделать мне предложение. Мало ли — вдруг я снова стану драконицей! Конечно, вслух об этом не говорилось, поскольку Винд мог прогневаться. Но я-то понимала, отчего за мной никто не ухаживал.

Разочаровавшись и отчаявшись, мой брат, мой спаситель, мало-помалу превратился в моего палача. Я не думаю, чтобы он в полной мере осознавал, что творит, и подавно не задумывался о причинах собственного поведения. Он просто взялся ежедневно пилить меня, указывая, как и в какую сторону я должна измениться, чтобы наконец привлечь мужское внимание.

Я, управлявшаяся с замковым хозяйством со времени смерти нашей с ним матери! Я, хранившая все ключи, пока отец не привел мачеху! Я, несшая в себе огонь, постичь который ни одному мужику не дано…

Я, впрочем, подозревала, что никто не сумел бы выдержать это пламя в брачную ночь…

Желание постепенно вызревало во мне.

Сперва я ощущала его лишь по ночам, когда мне снилось, будто я вновь распахивала крыла и парила над землею и морем, и небо надо мной полыхало мириадами звезд, уходя в непредставимую вышину… В этих сновидениях я то взмывала до самой луны, то стремительно бросалась вниз, чтобы подхватить овцу либо корову, и тогда у меня на зубах упоительно хрустели их кости, а в горло лилась горячая кровь…

Я просыпалась, запутавшись в мокрых от пота простынях, с трудом понимая, что было реальностью, а что — сном.

Это тянулось несколько месяцев, обретая особую силу в мои урочные дни. Если верить Гленне, в такие периоды я становилась решительно невыносима.

Мы с Виндом уже не раз цапались то по одному поводу, то по другому, но пламя вспыхнуло в тот день, когда, усаживаясь завтракать, он мне сказал:

— Я наконец-то нашел тебе мужа, Мэй Маргрет. Весной ты выйдешь замуж за государя Данбара.

— Брат, — сражаясь с внутренним жаром, ответила я. — Мне не требуется никакого мужа. И кто дал тебе право распоряжаться моей рукой?

Он холодно ответил:

— Я распоряжаюсь ею по праву твоего родича и твоего короля, и никто мне не указ.

— А я за тобой такого права не признаю!

Голос Винда задрожал:

— Королевству нужен наследник, Мэй Маргрет. Поскольку мне зачать его не дано, продолжение рода должно быть возложено на тебя.

Каждое его слово было полно вины и стыда за то, что сам он наследника так и не породил. На мгновение это отняло у меня дар речи, а сердце наполнилось болью за брата. Но потом он заговорил снова, и вот что он мне сказал:

— Или ты забыла, сестрица, кто избавил тебя от личины драконицы?

Вот

тут меня охватила такая ярость, что на время я даже разучилась дышать. Могла ли я думать, что однажды он использует свой подвиг как оружие против меня же! Мое сердце затопила раскаленная ярость, я вскочила на ноги и бросила в него чашу с вином, которую держала в руке.

Что было потом, я просто не помню. Я потеряла сознание. И не пресловутая женская слабость была тому виной. Наоборот, мне кровь бросилась в голову, слишком стремительно, слишком горячо.

Как выяснилось, побывав в шкуре драконицы, очень трудно стать обычной девицей…

Последующие несколько недель оказались очень тяжелыми. Мы с Виндом только и делали, что сражались из-за моего замужества. Я без конца напоминала ему, как дружно мы невзлюбили Данбара, когда были детьми и тот приехал к нам в гости, сопровождая отца. Мы оба тогда сочли его глупым, вредным и донельзя избалованным.

Но Винду было все равно. День тянулся за днем, я бушевала и уговаривала, молила и торговалась — в общем, билась как могла. Одного только я ни под каким видом не пускала в ход — не пыталась добиться своего с помощью слез.

Что бы я ни делала, мой брат оставался тверд, точно Веретенный камень, мой прежний насест.

Еще я весь тот месяц старательно давила в себе драконьи желания. Но всякий раз, когда я выходила из себя — а происходило это, понятно, нередко, и каждая новая вспышка ярости оказывалась хуже предыдущей, — эти желания вновь просыпались во мне, обретая небывалую силу и глубину.

И в итоге я сделала то, о чем долгое время даже не помышляла. Я отправилась проведать Нелл. Деревенскую ведунью, ту самую, что когда-то посоветовала односельчанам умерить мой голод ежедневными приношениями молока.

Дождавшись ночи, я завернулась в крестьянский плащ, что по моей просьбе принесла мне верная Гленна, и выскользнула из замка. Мне очень хотелось взять Гленну с собой, но тайну, о которой мне хотелось посоветоваться, я не могла доверить ни единой живой душе. Кроме старухи Нелл.

И я пустилась в путь в одиночестве.

В прежние времена такое ночное путешествие не на шутку испугало бы меня. Но, побывав драконицей, я обнаруживала в себе немыслимую прежде отвагу.

Старая Нелл обитала в замшелом низеньком домике на опушке королевского леса. Она была морщинистой, сгорбленной и одноглазой в придачу. Как бы то ни было, она тотчас увидела и не просто узнала меня, но сразу обо всем догадалась.

— Добро пожаловать, Мэй Маргрет, — сказала она. Голос у нее был скрипучий, как у многих, кто большей частью молчит. — А я-то гадаю, не случится ли, что ты ко мне однажды заглянешь…

Тогда я со стыдом поняла, что мне давно уже следовало бы ее посетить и должным образом отблагодарить за мудрый совет, когда-то данный крестьянам. И ответила, покраснев:

— Я поистине осрамила свой дом и свой титул, придя к тебе так не скоро.

Нелл прикрыла зрячий глаз и тихо проговорила:

— Полагаю, ты посетила меня не затем, чтобы спасибо сказать.