Последнее дело Гвенди
Шрифт:
– Если тебе действительно интересно, Гвенди – ты всегда была любознательной, – со мной происходит много чего нехорошего, и все нахлынуло разом. Годы, которые раньше все прощали – а их было много, – теперь берут свое. Ломятся, словно голодные посетители в ресторан. – Он улыбнулся своей обаятельной тонкой улыбкой. – А я – их буфет.
– Сколько вам лет?
Фаррис покачал головой.
– У нас есть куда более важные темы для обсуждения, а времени у меня мало. Случилась беда, и причина беды – эта самая штука
Да, Гвенди помнила. Это было на Южном портлендском аэродроме, она сидела на скамейке у входа, ждала Райана, который парковал машину. Гвенди сторожила багаж, в том числе – сумку, где лежал пульт управления. Ричард Фаррис уселся рядом и объявил, что у него мало времени и ему надо успеть сказать самое главное, пока их не прервали. К концу разговора пульт управления исчез из сумки Гвенди. Просто взял и исчез. И сам Фаррис тоже исчез, растворился в воздухе. Гвенди на секундочку отвернулась, а когда повернулась обратно, его уже не было. Тогда она думала, что никогда больше его не увидит.
– Да, помню.
– Двадцать лет назад. – Он говорил очень тихо, но уже не хрипел, у него не тряслись руки, и лицо стало более-менее нормального цвета. Гвенди знала, что это лишь временное улучшение: она ухаживала за мамой во время ее последней болезни, и теперь папа медленно (но верно) угасал у нее на глазах. Таблетки могут помочь, но ненадолго. – Тогда ты была депутатом в нижней палате конгресса, одной из многих. Теперь у тебя в руках будет настоящая власть.
Гвенди тихонько рассмеялась. Ричард Фаррис многое знает, но если думает, что она победит Пола Магоуэна на выборах в сенат США, значит, совершенно не разбирается в нынешних политических настроениях штата Мэн.
Фаррис улыбнулся, как будто знал, о чем она сейчас думает (мысль тревожная и, скорее всего, верная). А потом перестал улыбаться.
– Когда пульт оказался в твоих руках в первый раз, он пробыл у тебя шесть лет. Выдающееся достижение. После той нашей встречи в аэропорту он сменил семерых хранителей.
– Во второй раз он пробыл у меня совсем недолго, – сказала Гвенди. – Но успел спасти жизнь моей маме. Я до сих пор верю, что это он ее спас.
– Тогда был экстренный случай. И сейчас тоже. – Фаррис с отвращением ткнул мыском туфли в холщовую сумку под ногами Гвенди. – Этот пульт. Чертов пульт. Как я его ненавижу! Как меня от него воротит!
Гвенди не знала, что на это ответить, но знала, что чувствует: страх. Ей сразу вспомнилось старое мамино присловье. Это О. Н. Очень нехорошо.
– С каждым годом он набирает силу. С каждым годом его способность творить добро убывает, а способность творить зло, наоборот, прирастает. Помнишь черную кнопку, Гвенди?
– Конечно, помню. – У нее вдруг онемели губы. – Я называла ее Раковой кнопкой.
Он кивнул.
– Подходящее название. Кнопка, которая уничтожает все. Не только жизнь на Земле, но саму Землю. И с каждым годом хранителей пульта все сильнее тянет ее нажать.
– Не
– Думаешь, мне приятно это говорить? Думаешь, мне приятно взваливать на тебя… прощу прощения за мой французский… этот мудацкий пульт в третий раз? Но я вынужден, Гвенди. Просто мне больше не к кому обратиться. Кроме тебя я никому больше не доверяю, и ты единственная, у кого, возможно – я подчеркиваю, возможно, – все получится. А дело совсем непростое.
– Что надо делать? – Она хотела сначала все выяснить, а потом уже решать. Если она вообще что-то решает; если он просто оставит ей пульт, волей-неволей придется его хранить.
Нет, подумала она, я не буду его хранить. Я набью сумку камнями и утоплю в озере Касл.
– Семь хранителей с двухтысячного года. И срок хранения с каждым разом становился все меньше. Пятеро покончили с собой. Один забрал с собой всю семью. Жену и троих детей. Застрелил их из ружья, а потом застрелился сам. Полиция отправила переговорщика, и тот человек заявил, что не хотел никого убивать, но пульт управления его заставил. Они, конечно, не поняли, о чем он говорит. Когда они ворвались в дом, пульта там уже не было. Я его забрал.
– Господи боже, – прошептала Гвенди.
– Один из бывших хранителей сейчас лечится в психиатрической клинике в Балтиморе. Он бросил пульт в печь крематория. Что, конечно же, не помогло. Я сам поместил его в клинику. Седьмая хранительница, последняя, буквально месяц назад… Мне пришлось ее убить. Я этого не хотел, вся ответственность лежит на мне. Без меня она бы не стала такой. Но у меня не было выбора. – Фаррис помедлил. – Гвенди, ты помнишь, что означают цвета? Не красный и черный, а все остальные. Красный и черный ты помнишь, я знаю.
Да, она помнила. Красная кнопка исполняет любое желание, и хорошее, и плохое. Черная означает полное уничтожение, конец всему. Гвенди помнила и остальные цвета.
– Они означают части света, – сказала она. – Светло-зеленая кнопка: Азия. Темно-зеленая: Африка. Оранжевая: Европа. Желтая: Австралия. Синяя: Северная Америка. Фиолетовая: Южная Америка.
– Да. Хорошо. Ты все схватываешь на лету, и так было всегда. Позже все переменится, но если ты будешь бороться… изо всех сил, до последнего…
– Не понимаю, о чем вы сейчас говорите.
Гвенди подумала, что, наверное, действие его таблеток уже заканчивается.
– Это не важно. Последним хранителем была женщина по имени Патриция Вашон, из Ванкувера. Она работала в школе, учила умственно отсталых детей, и во многом была похожа на тебя, Гвенди. Здравомыслящая, волевая, упорная, принципиальная, с несгибаемым внутренним стержнем. Она ненавидела несправедливость и хотела, чтобы все было правильно, но не кипела праведным негодованием, если ты понимаешь, что я пытаюсь сказать.