Последнее интервью
Шрифт:
– Понимаю, – главред кинул на Лешку одобрительный взгляд, взял со стола листок бумаги и протянул ему через стол. – Я тут набросал черновик договора. Если что-то не устраивает, можем обсудить.
Лешка пробежал глазами черновик договора, застрял взглядом на «сумме прописью» и… чуть не присвистнул, точь в точь, как когда Васильевна назвала ему сумму, ассигнованную на командировку в Нью-Йоркчик. Потом он перевернул листок, глянул на цифру в графе «тиражом», и…
– Вы – серьезно? – спросил он главреда. – Я про тираж…
– Вполне, – кивнул главред.
– А если… не раскупят? Я же не Петелин, и…
– Раскупят и больше – с этого мы начнем. Так мне дать
– А если…
– Алексей Николаевич, если вы с ним в принципе договоритесь и начнете работать, звякните мне, и мы немедленно заключим договор по всей форме.
– А если начнем, и даже сделаем, но вас потом не устроит? Вы так полагаетесь на мои способности?
– Я так полагаюсь на Стернова, а раз полагаюсь, значит у меня есть на то основания. Так ему дать ваш мобильный?
– Дайте, – после недолгой паузы сказал Лешка.
* * *
Стернов позвонил на следующий день, в Субботу, прямо с утра, в ту секунду, когда Лешка вставал с постели и тянулся к гантелям. Они быстро договорились о встрече – у Лешки в обеденное время. Танька по Лешкиной просьбе соорудила серьезный обед.
Федор Вениаминович Стернов явился вовремя, без всяких цветов, но с бутылкой любимого Лешкиного французского рислинга. Он оказался моложавым мужиком – выглядел никак не старше Лешка (если не очень вглядываться), – вполне подтянутым (брюшко лишь слегка выпирало из тесных джинсов), с умело замаскированной проплешиной, приятной улыбкой и… странновато-холодным взглядом.
Действительно странноватый, подумал Лешка, холодный взгляд бывает у серых… или синих глаз, потому что их цвет – холодный, у этого глаза карие, вроде бы т е п л о г о цвета, а взгляд… Почти как у Лени…
Леня, вошедший в Лешкин кабинет, куда Лешка провел Стернова – выпить вискаря со льдом перед обедом, – внимательно рассмотрел обладателя карих глаз, и… прыгнул ему на колени. Он редко баловал даже Татьяну такой милостью, и Лешка ощутил болезненный укольчик ревности. Который, впрочем быстро рассосался, поскольку Леня, дав почесать себя за ухом, спрыгнул с коленей гостя и устроился на диване, привалившись к Лешкиной ляжке (Лешка не заметил, что гость очень умело и мягко подпихнул Леню в этом направлении).
Гость выразил восхищение Леней, обнаружив хорошее знание и понимание всех представителей семейства Felidae. Потом выразил восхищение интерьером кабинета (Лешка сам делал здесь ремонт и очень гордился содеянным). Потом выразил восхищение Лешкиной книгой, обнаружив очень хорошее с ней знакомство и понимание –именно теми местами, которые Лешка считал удачными, и которые Лешке были особенно дороги.
Через десять минут беседы они звали друг друга «Алексей-Федор», еще через три минуты – «Леша-Федя», еще через пять перешли на «ты», а потом….
Татьяна позвала обедать. Гостя она почему-то встретила холодно, ну, во всяком случае, прохладно, и была сейчас не Танькой, а именно Татьяной – эту ее ипостась Лешка знал и не очень любил
За обедом Федя выразил восхищение обедом – именно теми двумя коронными Татьяниными салатами, на приготовление которых у нее уходило много времени и сил, а потому она всегда ревниво следила за реакцией всех, кого кормила. После этого Татьяна оттаяла (хотя и по-прежнему оставалась Татьяной), милостиво улыбнулась и предложила мужчинам водки ко второму. Федя вежливо отказался, сказав, что
– С чего мы начнем арбайт, Федя, – спросил Лешка, – открывая ко второму принесенный гостем рислинг.
– С мотивацией поступков, Леша.
– Чьих поступков? – не понял Лешка.
– Персонажей твоей книжки, чьих же еще?
– Его романа, – уточнила Татьяна.
– Пока еще нет. Но будет, – заверил ее Федя. – Вот тебе, Леша, маленький пример, чтобы ты въехал. Вот твой герой встречается с этой девчонкой, спасает ее от шальных пуль и все такое, и они трахаются в его номере отеля. Пару раз. А потом, вдруг, прямо как Бог из Машины, он думает… как же там… А-а, вот: «Что ж мне делать с вами, двумя моими любимыми женщинами…», – это он о девчонке, с которой пара перепихонов, и о своей любимой жене – заметь, уже смертельно больной к этому времени, уже умирающей. Это как прикажешь понимать?
– Ну, он просто влюбился… неуверенно проговорила Татьяна.
– Таня… Ничего, что я вас так называю? Таня, просто так, может, и бывает в жизни, но не может быть в романе – это таблица умножения. Почему она на него запала, в принципе, понятно. Ему полтинник, для нее сам этот возраст – своего рода экзотика, «мой юноша седой» и все такое. Со скрипом, – кое что надо добавить и прописать но – проходит. А вот он – почему? Он – такой весь из себя Рэмбо, побывавший на двадцати войнах… Да у него, по типажу, по тому, каким ты, Леша, его сам нарисовал, таких встреч – в каждой командировке… Или через одну. Так что же тут случилось?
– Ну и что ты предлагаешь? – спросил Лешка.
– Он же у тебя не только журналист, но и фотограф, верно? И вот представь, после второй ночки, с утра, она встает с постели… накидывает его рубашку и подходит к окну. И стоит там – а он на нее смотрит, любуется, красивая же девчонка, молодая, – и… Своим взглядом фотографа, он вдруг видит… Вдруг вспоминает, как в той же самой позе и в его рубашке, двадцать лет назад у какого-то окна стояла его жена. А он ей любовался. Нет, они внешне – разные, но поза, сам этот кадр, бьет его по мозгам. Вползает ему в мозг и начинает там крутиться – мы же, мужики, тупые создания, Леша, нам запусти любую вошь в голову, и привет. И вот с этого момента, со стойки у окна, он в этой девчонке видит… свою жену. Только на двадцать пять лет моложе, и не умирающую, а очень даже живехонькую. А ведь он, Леша, мучается от грядущей потери, он не хочет, он просто не может… Пока – не может… отпустить ту, которую реально любит. А тут ему судьба – сознание и его глаза – глаз фотографа, – подсказывает такой вариант, дает замену – чья ж психика не ухватится за такой подарок. Как же тут, Леша, не влюбиться?
– Это, может быть, и интересно, – после паузы задумчиво сказал Лешка, – но это же – из психологического романа, а я написал…
– Ничего подобного, – перебил его Федя, – никакого не психологического – это вообще унылый жанр, он нам и на хрен не нужен, – а то, что я предложил…Это просто мотивация, это объясняет, это работает на… на все, что у тебя дальше. Вот и все кино.
– Это работает, – вдруг тряхнула головой, словно очнулась от сна, Татьяна, – но… В ней, молоденькой, увидел жену в молодости – это, согласитесь, все-таки штамп, и…