Последнее искушение. Эпилог
Шрифт:
Воистину, надежда умирает последней!
* * *
В Добрынихе Петр не был более двух лет, и с тех пор маленький таежный поселок сильно изменился. В нем выросло много новых домов, в основном кирпичных и современной архитектуры, а в центре — даже двухэтажный супермаркет. Но главное, что поразило его — заасфальтировали главную улицу, и теперь по ней можно было ходить, не опасаясь утонуть в огромных лужах или в облаке пыли от проезжающих машин. Встретивший Петра еще на аэродроме
— А этот магазинище моей Клавке принадлежит. На кедрачах разбогатела — вот и построила. Весь поселок у нее отоваривается. Все есть — никуды нашим теперь ездить не надо.
У Петра от изумления отвисла челюсть, и Егор благодушно объяснил:
— Она у меня хозяйственная. То золотишко, что тогда ей досталось, сразу в дело пустила: собрала бригаду шишкарей. Кедровые орешки в большой цене — вот и скопила средствов, чтоб этот «супер» отгрохать. Нынче все наши бабы ей завидуют. Хотя,.. — он помрачнел, — не такая уж Клавка везучая...
— Ты это про гибель Севы? Расскажи, как это случилось, — отозвался Петр.
Было заметно, что Егор Анисимович колеблется, но когда отъехали, все же открыл ему правду:
— Невезучая потому, что жили они плохо с Севкой. Я так думаю, парень и пропал из-за этого.
— То есть как? — не понял его Петр. — Ты Клаву винишь в его смерти?
— Ну конечно, нет, — отрицательно мотнул головой Полторанин. — Но не люб он ей был — все у нас это знали.
Пригорюнившись, он было умолк, но все же счел нужным объяснить:
— Из-за этого Севка все время в тайге шастал, чтобы дома поменьше бывать. Охотился вроде. Во все рисковые дела ввязывался — будто ему жизнь не дорога. Вот и с топтыгиным схватился...
Егор Анисимович замолчал и, лишь когда подъезжали к дому, попросил:
— Увидишь Клавдю, об этом не расспрашивай! Ей и так тошно.
— А она все в доме Фомича живет? — спросил Петр.
— Нет, брательнику Ване отдала. Она себе новый отгрохала — прям, царские палаты — со всеми удобствами! — в голосе отца прозвучала добрая зависть к дочери. — А мы, как видишь, живем в старом. Этот пятистенок еще моим дедом срублен.
К подъехавшему «уазику» встречать дорогого гостя из сеней выскочили его сын Иван со своей женой и детьми. Петр по-русски с ними расцеловался, ласково обнял ребятню, и все заторопились в дом. Хозяйка и Клавдия встретили его у порога горницы — хлебом-солью и тоже троекратно облобызали. Клаву не сразу было и узнать: так похорошела и элегантно, совсем по-городскому выглядела, но одета в черное — видно, траур еще не кончился. Да и сказала, не глядя ему в глаза, всего несколько слов:
— Очень рада тебя видеть, Петя!
В горнице уже был по-сибирски щедро накрыт длинный стол, и хозяйка радушно произнесла:
— Добро пожаловать, Петр Михайлович! Будьте у нас как дома! Вот ваше место, — широким жестом указала она на почетный край стола под образами. — Умойтесь с дороги и сядем
Русский народ знаменит на весь мир своим хлебосольством, а сибиряки в этом превосходят даже своих собратьев. Чем только не потчевали Петра, чем не поили! Были здесь и знаменитый расстегай с рыбой, и жаркое из медвежатины в горшочках, и, само собой, такие пельмени, что язык проглотишь! Ну а медовый квас и бражка были так вкусны — сколько ни пьешь, все мало! Тостов было много, а хмельного еще больше, и развеселились, как всегда так, что сначала пустились в пляс, а потом еще долго пели хоровые алтайские песни. Лишь поздно вечером, после чая с яблочным пирогом, Егор Анисимович, отозвав гостя в сторонку, сказал:
— Пойдем, немного охолонимся перед сном! Заодно поговорим — здесь не дадут.
Петр послушно кивнул, они прошли в сени и, надев валенки, овчинные полушубки и теплые шапки-ушанки, вышли на улицу. Ночь была темной, но выглянувшая из-за туч луна освещала расчищенную от снега дорожку около дома. После душной избы дышалось легко, и Егор Анисимович благодушно произнес:
— А ведь хороша наша сибирская сторонка! Небось в столице лишь бензин вдыхаете? У нас же в горах — сплошной озон!
И только когда прошли метров двадцать, он, наконец, сказал о том, ради чего затеял эту прогулку:
— Так вот, Петро, хочу предложить тебе снова прогуляться в тайгу. За неделю до своей последней охоты Севка в одном из распадков нашел диковинные камушки. Он хотел показать их геологам, но не успел.
Полторанин немного помолчал и добавил:
— Похоже, это — руда и очень ценная!
— Почему ты так решил, Анисимович? — усомнился Петр.
— Я-то мало понимаю, но летось по тем местам большая экспедиция шастала, и прошел слух: ищут, мол, какие-то редкие металлы. Кто-то болтал — будто даже уран. Вот ты и разберись!
Петр зябко поежился — сибирский мороз доставал даже сквозь тулуп.
— Хорошо, Анисимыч, давай завтра и посмотрим! — предложил он, поднимая воротник. — А сейчас пойдем спать. Утро вечера мудреней.
* * *
Когда наутро Петр проснулся в отгороженном закутке за большой русской печкой, уже совсем рассвело. В избе было жарко натоплено. Вчерашний хмель давал себя знать, и в голове у него немного шумело. Он встал, размялся, и не успел еще одеться, как в дверь заглянул Егор Анисимович.
— Ну как, выспался? — приветливо спросил гостя. — Пойдем, поснедаем! Мне скоро на работу идти.
Петр быстро закончил одеваться, умылся на кухне и прошел в горницу, где за столом с остатками вчерашнего пиршества уже хлопотала хозяйка.
— Как чувствуете себя, Петр Михайлович? Небось головка бо-бо? — с улыбкой встретила она его и заботливо предложила: — Может, рассольчику принести?
— Спасибо, я уже в порядке — хоть начинай по новой, — шутливо ответил Петр, садясь рядом с хозяином. — Хотя мешать водку с бражкой все же не стоило.