Последнее испытание

Туроу Скотт

– Их кто-то изъял?

– Думаю, да. Я решил, что лучше рассказать об этом, прежде чем предпринимать что-то еще.

– Ладно. Давайте попробуем в этом разобраться.

Теперь Стерн понимает, что именно изменилось в поведении Кирила. Старому адвокату часто приходилось наблюдать подобную метаморфозу у многих клиентов на этой фазе судебного процесса: Пафко наконец по-настоящему испугался. Все те эмоции, которые он до этого скрывал, теперь прорвались наружу и дали знать о себе. Он едва не плачет, его одолевают неуверенность и испуг от сознания того, что его могут признать виновным и осудить.

– Я не могу потерять вас в такой момент, Сэнди, – жалобно бормочет Кирил.

Стерн все прекрасно понимает.

Кирил опасается, что информация, которой он только что поделился со своим адвокатом, еще больше оттолкнет Стерна от него. Стерну уже приходило в голову, что ему следует поговорить по душам с Джанелль, чтобы понять, имел ли Кирил возможность просмотреть книги заказов в одиночестве, прежде чем стало ясно, что часть заполненных бланков отсутствует. Даже сейчас Стерн не может исключить возможность того, что Кирил прикрывает Ольгу, и это также может быть объяснением того факта, что он кажется удрученным и обескураженным.

Впрочем, Стерн всячески убеждает себя в том, что это не должно иметь для него значения. Как рыцарь или солдат, он поклялся сохранять верность принципу: интересы клиента превыше всего, что бы ни случилось.

– Вы не потеряете меня, Кирил. Это я могу обещать, – говорит Стерн, снова стискивая руку Пафко, и еще раз повторяет: – Я обещаю.

* * *

Вернувшись в офис, Марта и Сэнди возобновляют разговор, который уже происходил между ними множество раз. Они пытаются понять, какие именно аргументы они могут представить в защиту подсудимого.

– Ты знаешь, Сонни именно поэтому желает видеть нас завтра в суде. Она хочет знать, чего следует ожидать от защиты, и пытается заранее составить для себя временной график.

Отец и дочь снова перебирают возможные варианты. Они наняли двух экспертов, пользующихся всеобщим уважением профессоров. Предполагается, что один из них выступит по поводу норм и правил Управления по контролю за качеством пищевых продуктов и медикаментов, другой – разъяснит некоторые моменты законодательства о противодействии инсайдерской торговле. Однако трудно представить себе эксперта, который сможет продемонстрировать запутанность и неоднозначность процедур УКПМ, касающихся клинических испытаний, более эффективно, чем это сделала Марта. Что же касается инсайдерской торговли, то адвокаты склоняются к тому, что им следует включить эту тему в заключительное слово – это будет лучше, чем дать Фелду возможность разодрать показания приглашенного специалиста в клочья, а именно это он и сделает во время перекрестного допроса.

– Кирил все еще хочет сам выступить в качестве свидетеля? – интересуется Марта.

Стерн всем видом демонстрирует бесполезность попыток отговорить Пафко от этого – руками, бровями, плечами. Марта, как и ее отец, знает, что обвиняемых в мошенничестве труднее уговорить не выходить к свидетельской кафедре, чем кого бы то ни было другого. Как и игроки в азартные игры, которые не в состоянии заставить себя отказаться от очередной попытки отыграться, даже если шансы на это минимальные, те, кого обвиняют в мошеннических действиях, всегда пытаются кому-нибудь изложить свою версию событий, чтобы оправдаться.

При этом Стерн, в отличие от других юристов защиты, предпочитает все же, чтобы его клиенты выступали со свидетельскими показаниями – даже несмотря на риск того, что им достанется в ходе перекрестного допроса. Он считает, что, если человек способен вызывать у других людей симпатию и может объяснить свое преступление с помощью аргументов, которые не выходят за рамки здравого смысла, это имеет смысл. Около семидесяти процентов случаев, когда присяжные выносят оправдательные приговоры, приходятся на процессы, на которых подсудимый дает показания. С другой стороны, говорят, что, когда обвиняемый «встает», то есть выходит к свидетельской

кафедре, выступления всех остальных свидетелей меркнут. Все сводится к тому, заслуживает он, с точки зрения присяжных, доверия или нет. Члены жюри смотрят на это двояко. Если они считают, что подсудимому можно верить в достаточной степени, чтобы усомниться в его виновности, он останется на свободе. Если же они другого мнения, они его осудят, независимо от того, какие аргументы приводило обвинение до того, как подсудимый начал говорить.

Марта повторяет то, что и она, и ее отец и так уже прекрасно знают.

– Согласно существующим правилам и инструкциям, Сонни не сможет принять во внимание, что Кирил – всеми уважаемый нобелевский лауреат и все такое. Так что надеяться на то, что присяжные на этом основании его оправдают, не стоит. Если же он даст показания, а потом его осудят, у него очень мало шансов выйти из тюрьмы живым.

– Если его осудят за убийство, Марта, результат будет тот же.

Если бы можно было рассчитывать, что Кирил не будет выглядеть за свидетельской кафедрой как безнадежный лжец, возможно, это дало бы какие-то шансы нейтрализовать хотя бы обвинение в убийстве. Но Стерн настроен скептически: он считает, что слащавый на вид Кирил, имеющий внешность пожилого аристократа, вряд ли вызовет сочувствие у тех, кто сидит в ложе присяжных. Во время перекрестного допроса одна его ложь будет нанизываться на другую – ничего не знал про скриншот из базы данных на своем компьютере, не звонил Венди Хох, не помнит разговоров, о которых поведал в своих свидетельских показаниях Леп. И, в довершение всего, обвинение вполне может позволить себе приобщить к своей аргументации десятилетия измен Кирила Донателле. Сонни вполне может допустить это – стоит лишь Кирилу спровоцировать вопросы относительно того, можно ли ему верить. По этой же причине обвинение вполне может пригласить в суд Катеба и других свидетелей, которые способны рассказать о докторе Пафко много неприглядных вещей.

Как человек, страдающий от зубной боли, для которого хуже нее только страдания при удалении зуба, Стерн приходит к выводу, что им с Мартой придется принимать окончательное решение завтра, после инструктажа, который даст им Сонни. Вместе с Ардентом он сходит вниз, чтобы сесть в «Кадиллак». Когда машина выезжает из гаража, адвокат сует руку в карман и достает сотовый телефон. Донателла сразу узнает его голос:

– Сэнди, чем я обязана удовольствию слышать вас?

– Донателла, я звоню в первую очередь для того, чтобы удостовериться, что мы с вами остаемся друзьями.

– Да, конечно, Сэнди. – Жена Кирила чуть понижает голос, несмотря на то что находится у себя дома. – То, что Кирил натворил по отношению к своей семье – это не ваша вина.

– Значит, вас нет в зале суда не потому, что вы сердитесь на меня?

Стерн задает этот вопрос исключительно из дипломатических соображений. Учитывая, что Кирил появляется на публике в обществе Ольги, он прекрасно понимает, почему Донателла перестала приезжать в суд. Какие бы законы ни действовали в браке между супругами Пафко, Кирил перешел допустимые границы, и его жена более не считает себя обязанной поддерживать его.

– Конечно, нет.

– Тогда, Донателла, я вынужден просить вас вернуться. Пожалуйста.

Стерн объясняет супруге Кирила, как до этого объяснил самому доктору Пафко, что присяжные могут истолковать ее отсутствие на процессе как признак того, что она услышала в зале суда нечто ошеломившее ее, захватившее врасплох. Донателла ничего не отвечает на просьбу Стерна, но он отчетливо слышит в трубке ее немного хриплое дыхание.

– Правда, Донателла, я прошу если не ради Кирила, то ради себя. Это мое последнее дело. Я знаю, вы видели, как я старался. Пожалуйста, не дайте моим усилиям пропасть даром. Вы нужны нам в суде.