Последнее обещание, которое ты дала
Шрифт:
Но я не собирался быть как брат. Не собирался снова ввязываться в отношения и давать кому-то шанс разбить мне сердце.
Я никогда не прощу Рэйвен за то, что она сделала со мной и моей семьёй. И больше никогда не позволю себе попасть в такую ситуацию.
Мэддокс сел в машину, коротко посигналил на прощание, и я отправился в сарай за лопатой.
После замены ружья на инструмент, я взял пустой мешок для корма и вернулся к яблоням. Земля была мёртво-замёрзшей, и я чуть не угробил себе руки и плечи, выкапывая могилу для чёртовой птицы. Надел перчатки, поднял мёртвого ворона,
Когда я закончил, вспотевший и проклинающий ворон по новой, я заметил, как Мила и мама идут ко мне через поле. У Милы под мышками были зажаты два радужных единорога, а в руках — оставшаяся с праздников пуансеттия.
Когда они подошли, мама протянула мне лист бумаги.
— Что это?
— Последние слова.
Мамины глаза сверкали смехом. Неужели всего час назад я стоял на краю ранчо и думал, как сильно люблю свою семью? Мама нажала кнопку на телефоне, и из динамика разлилась ирландская похоронная музыка. Я чуть не выругался, но вовремя вспомнил про широко распахнутые невинные глаза Милы. Стиснув зубы, я выхватил у мамы листок.
Молча пробежался глазами по написанному, стискивая челюсть от чрезмерно сладких слов про вредителя, который вообще не должен был находиться в наших яблонях.
— Проклятой птице, которую я случайно убил… — начал я хриплым голосом, но Мила тут же надулась.
— Ты должен доллар в банку за ругательства, дядя Райдер! И ты совсем не выглядишь раскаявшимся! Надо чувствовать это… — она потянулась вверх и похлопала меня по груди. — здесь.
Я бросил на маму злобный взгляд, полный обещаний мести. Она прикрыла рот ладонью, скрывая улыбку. Прочистив горло, я поднял взгляд к небу, в поисках помощи, которая явно не собиралась приходить, и начал снова:
— Доброй вороне, что была вырвана из жизни слишком рано злым выстрелом беспечного человека…
Как-то мне удалось добраться до конца речи к удовлетворению Милы. Затем мы с ней вкопали в землю небольшой крест, укрепив его горшком с пуансеттией, пока мама держала её единорогов. Когда я выпрямился, Мила упёрла руки в бока и строго посмотрела на меня.
— А теперь пообещай, что больше никогда не убьёшь ни одного живого существа, дядя Райдер.
У меня неприятно сжался желудок.
Мы жили на ранчо. Иногда животных приходилось усыплять. Это часть цикла жизни, но, глядя в её чистое, полное веры лицо, я не смог бы сказать ей «нет». Мне это выйдет в копеечку, если придётся нанимать кого-то для такой работы.
Но я всё равно вздохнул и сказал:
— Ладно, букашка. Ни одно животное больше не пострадает от этих рук.
Она протянула ко мне свой крошечный мизинец.
— Клятва на мизинцах?
Когда мой большой палец переплёлся с её маленьким, у меня в груди вдруг что-то сжалось.
Острая, неожиданная боль. Боль по тому, что я когда-то думал, что у меня будет. Чему я сам же не дал шанса снова появиться в моей жизни— жене и ребенку.
Глава 2
Джиа
Сцена
Жертва — темноволосая, около тридцати, её дикая красота была заметна даже сквозь тени под глазами и пятна на коже. В животе неприятно сжалось. Она была в бегах, и я была одной из тех, кто её преследовал.
Челюсти стиснулись. Ещё одна смерть женщины, которая будет меня преследовать.
Логически я понимала, что ни эта женщина, ни та, что погибла в Вашингтоне два месяца назад, не умерли по моей вине. Они сами связались с одним из самых крупных и жестоких картелей Америки. Ловато приложили руку ко всему — от наркотиков и оружия до финансовых махинаций, и были известны тем, что беспощадно устраняли не только конкурентов, но и предателей или слабые звенья.
Вопрос был в том, кем именно была Анна Смит.
Если она действительно была техническим гением организации, как я полагала, значит, у неё на руках было несколько лет секретов Ловато. Она решила их продать? Или провал в Вашингтоне поставил на ней крест, который уже невозможно было стереть?
Судмедэксперт, склонившийся над телом, поднял голову.
— Пока неясно, что здесь произошло, — он махнул рукой в сторону окровавленной груди. — Похоже, что после смерти её кто-то волочил по полу.
— Документы есть? — спросила я.
Он покачал головой.
— И вряд ли получится опознать её по системе распознавания лиц. Видно, что делала ринопластику, особенно в области переносицы.
Область, где пересекались нос, глаза и лоб, имела решающее значение для программ распознавания лиц. Я снова внимательно осмотрела её. Длинные пряди фиолетовых волос выделялись на фоне почти чёрных. Волосы были зачесаны так, чтобы закрывать один глаз. К тому же на лице был плотный консилер, который не совпадал с оттенком кожи. Всё это могло запутать алгоритмы.
— Можно это убрать? — спросила я, нагнувшись и показывая на прядь, прилипшую к её губам. Судмедэксперт кивнул, и я осторожно сдвинул волосы в сторону.
На её лице застыло выражение, которое трудно было определить. Страх. Раскаяние. Тревога.
Я сделала снимок, гадая, действительно ли это та самая неуловимая Анна Смит, за которой мы гонялись по нескольким странам, или просто несчастная женщина с таким же именем. Анна всегда была всего лишь тенью, призрачным силуэтом, исчезавшим, стоило нам приблизиться. Даже её имя оказалось псевдонимом, который мы смогли отследить лишь на восемь лет назад. До сегодняшнего дня у нас не было её фотографии — только знак вопроса на доске в конференц-зале многочисленной группы агентов в Вашингтоне. Теперь же у нас были её отпечатки и лицо, а значит, появлялся шанс узнать больше.