Последнее обещание, которое ты дала
Шрифт:
Она обнимала мёртвую женщину.
Чёрт возьми.
Когда девочка встала, она показалась мне ещё меньше. Достаточно взрослая, чтобы с её лица исчезла младенческая припухлость, но ещё слишком мала, чтобы гормоны начали менять её тело. Значит, ей было около шести или семи лет.
Я помогла ей перелезть через раму кровати и направилась к тележке, которую офицер поставил между нами и Анной Смит. Мы почти дошли до неё, когда девочка вдруг вырвалась и побежала к шкафу и разгромленному чемодану.
К моему удивлению, она отогнула
Я пододвинула тележку ближе.
— Можно я подниму тебя? Посажу внутрь?
Когда она не ответила, я показала руками, как собираюсь поместить её в пустую корзину для белья.
Она едва заметно кивнула. Я аккуратно обхватила её за талию и подняла. Она была невероятно лёгкой. Её хрупкость снова обрушилась на меня тяжёлым грузом — вместе с ней пришло сильное, почти первобытное желание защитить её. Она села, продолжая сжимать конверт, а потом снова подтянула колени к груди.
— Мы накроем тебя одеялами, хорошо?
Она просто смотрела на меня. Я повернулась к офицеру.
— Принеси несколько из соседнего номера.
Он ушёл, а когда вернулся, мы вдвоём накрыли её с головой.
Окно номера выходило на парковку первого этажа, и фургон криминалистов стоял всего в нескольких метрах. Мы с офицером покатили тележку к нему, затем подняли её в кузов, а я забралась внутрь. Я не собиралась оставлять её. Никогда бы не позволила свидетелю исчезнуть из поля зрения, даже если ей было всего шесть или семь.
Я посмотрела на офицера через открытую дверь фургона, только теперь обратив внимание на его нашивку.
— Офицер Рамирес, нам нужно немедленно доставить её в участок.
Он потянулся за рацией, но я его остановила.
— Нет. Не по открытому каналу.
Он секунду смотрел на меня, потом молча кивнул и ушёл.
Прошло меньше двух минут, прежде чем он вернулся, сел за руль и выехал с парковки. Через дорогу уже стояли новостные фургоны, а за жёлтой лентой толпились зеваки, с любопытством вытягивая шеи. Я пыталась себя успокоить. Никто не мог её увидеть. Никто не мог заподозрить, что мы прячем в тележке маленькую девочку.
Пока мы ехали, я говорила с ней, хоть и не видела её. Продолжала повторять, что она в безопасности, что всё будет хорошо, что что бы ни случилось, мы о ней позаботимся. Слова, которых я, возможно, не должна была говорить, но не могла удержаться.
Когда мы добрались до городского управления полиции, Рамирес свернул к боковому входу и загнал машину прямо в крытый гараж. Я дождалась, пока металлические ворота опустятся, прежде чем открыть тележку. Осторожно помогла девочке выбраться, присела перед ней на корточки.
— Сейчас мы пойдём в полицейский участок. Там будет безопасно, но, возможно,
Её глаза расширились, страх снова исказил лицо. Она замотала головой.
— Всё в порядке, малышка. Всё хорошо. Давай для начала просто зайдём внутрь, ладно?
Я протянула ей руку в перчатке, и она схватилась за неё так крепко, что чуть не причинила боль.
Мы вышли из фургона, поднялись по ступеням и вошли в здание. Рамирес следовал за нами.
— Нам нужно место, где ей будет комфортно, — сказала я ему.
— Есть допросные, конференц-зал или комната отдыха.
Я закатила глаза. Ни одно из этих мест не подойдёт испуганной девочке.
— Кабинет помощника начальника? — предложил он. — Он в отпуске. Там есть диван.
— Подойдёт.
Мы поднялись по лестнице и пошли по коридору. Оживлённые звуки участка становились всё громче. Смех и крики. Хлопанье дверей. Скрип стульев по полу. Где-то вдалеке раздался пьяный выкрик. Девочка съёжилась, прижалась ко мне. Я крепче обняла её за плечи.
Когда мы вошли в кабинет, я провела её к дивану у стеклянной стены, за которой кипела работа в основном зале. Остальная мебель была скучной, стандартной — минималистичная государственная обстановка, на фоне которой серый кожаный диван выглядел почти роскошно.
Я подошла к металлическим жалюзи и закрыла их, отсекая хаос за стеклом, затем повернулась к Рамиресу.
— Нам нужны одеяла. Вода. Может что-то поесть.
Рамирес кивнул и вышел, закрыв за собой дверь. Шум мгновенно уменьшился до едва слышного гула. Он был моложе меня, наверное, только закончил академию — именно поэтому его поставили охранять дверь мотеля. Но он не растерялся и помог мне незаметно вывести девочку. Чутьё подсказывало, что из него выйдет хороший коп.
За эти годы я успела поработать со многими и теперь умела различать, кто действительно хороший в своём деле. Мне было всего двадцать семь, но за четыре года работы я увидела больше, чем большинство людей за всю жизнь. Грязные, жестокие вещи. Отец пытался расспросить меня об этом на Рождество, заметив, насколько серьёзным стало моё выражение лица. Но я отмахнулась от его вопросов. Он посмотрел на меня так, как смотрел на солдат, подчинённых ему — взгляд, от которого любой из них бы задрожал, но я не сдвинулась с места.
Хотя вся моя семья знала, что я с детства мечтала быть шпионкой, только отец знал, что моя работа аграрного журналиста — это прикрытие. Не уверена, знал ли он, в каком именно агентстве я служу, но, учитывая, что он был заместителем начальника Национальной гвардии, мог бы при желании выяснить. В любом случае, он никому не рассказал. Ни моей матери, ни брату, бывшему агенту Секретной службы. Если бы мама когда-нибудь узнала, кто бы попал в большую беду — я, за ложь, или отец, за то, что хранил мой секрет?