Последнее предложение
Шрифт:
Некоторое время они молчали, напряженно наблюдая за манипуляциями полного человека. Потом мужчина выпрямился и мрачно сказал:
— Она умерла. Ничего тут не сделаешь.
Роман и Валерий вздрогнули и посмотрели на женщину, чьи ноги в темных брюках безжизненно свесились в проход. Черные туфли были облеплены розовыми хлопьями. Из уголка рта медленно тянулась темно-розовая жидкость, и пена подсыхала под ноздрями.
Пассажиры загомонили громче прежнего, потом несколько голосов выкрикнули:
— Выпустите нас! Мы на работу опаздываем!
— Откройте двери, — хмуро приказал Нечаев кондукторше и взглянул на Романа. — Выйдем-ка, гражданин Савицкий.
Роман понимающе кивнул, вытирая руки носовым
— Валерий Петрович, у меня к вам личная просьба. Понюхайте-ка эту бедную даму. Изо рта чем пахнет у нее?
Глаза Нечаева раскрылись до пределов, дозволенных природой.
— Совсем сдурел?!
— Черт его знает! Чувствуете какой-нибудь запах вокруг?
— Духи кто-то разлил, похоже… — Валерий сморщил нос, внимательно посмотрел на лицо Савицкого, оглянулся на торопливо выбегающих из трамвая пассажиров, пожал плечами, наклонился и, сморщившись еще больше, осторожно потянул воздух рядом с мертвым раскрытым ртом. Поспешно выпрямился и озадаченно почесал затылок.
— Лаванда. Несет, как не знаю что!.. Ела она ее, что ли?
— Мальчишка болтал что-то про ванну… с пеной… бред какой-то нес… какая-то Инна, мол, уже ванну набирает…
— Опять ты со своим мальчишкой?! — так громко заорал Нечаев, что один из пассажиров с перепугу споткнулся о ступеньку и выпал на тротуар. — Не было никакого мальчишки, Савицкий! Она одна сидела, ясно тебе?! Я ее видел! Видел, как ты к ней подрулил и чего-то сказанул! Что ты ей сказал, что она тебе в рожу вцепилась?!
— Не ей я сказал, а пацану, кретин! И это из-за него она в меня вцепилась?!
— Да не было никакого пацана, шизик! Никто его не видел, кроме тебя! Да тебя в психушку надо упечь до скончания веков!..
В это время в трамвай поднялся официально прибывший врач, раздраженно посмотрел на них и направился к телу, следуя манящей руке полного удрученного мужчины. Роман с Валерием мгновенно замолчали и вышли на улицу, где Нечаев тотчас ухватил Савицкого за рукав.
— Ты куда это?
— На работу.
— Мы с тобой не договорили!
— А чего говорить, коли ты все так прекрасно видел? Если у меня и галлюцинации, то они вот этого, — Роман махнул рукой в сторону трамвая, — сделать никак не могли! Или, скажешь, и ее я тоже, а? Интересно, и каким же это затейливым образом?! Ты видел, сколько из нее вытекло?! Непонятно, как она вообще смогла выйти из дома и сесть в трамвай. Это невозможно, вообще-то. Подумай над этим. А еще подумай, если пацана не было, то почему она тоже его видела? Ты слышал, что она кричала?
— Мой родной, — холодно ответил Валерий. — Она кричала это тебе. Ты ее знаешь, не так ли?
— Впервые вижу. Она кричала не мне. Она кричала, что я хочу забрать у нее ее родного. То есть, пацана.
— Да не было там!.. — возопил Валерий, но тут же осекся, глядя на оконное стекло. Взъерошил свои светлые волосы, болезненно сощурился и внезапно стал самым озадаченным человеком в мире.
— Что за бред?.. — пробормотал он едва слышно.
Роман тоже взглянул на трамвайное окно, желая узнать, что привело Нечаева в такое состояние, но ровным счетом ничего не увидел. Стекло было мутным, но относительно чистым, на нем не было никаких кровавых или угрожающих надписей — вообще ничего не было. Изнутри оно запотело, и на бледной дымке кто-то пальцем нарисовал большую римскую цифру V, подчеркнутую сверху и снизу. Цифра уже таяла, расползалась, оплывала крошечными каплями влаги.
Что-то метнулось в его мозгу — что-то стремительное, неуловимое — и тотчас исчезло.
— Ты зашел позже меня… — еще тише произнес Валерий, так что Роман едва разобрал сказанное. — Но не… Нет, не верю я в такие совпадения…
— Что вы там бормочете, господин детектив? — раздраженно спросил Савицкий, покосившись
— Не твое дело, — отозвался Нечаев как-то сонно и повернул голову. Его ярко-голубые глаза потускнели и словно ушли в глубь черепа. — Вы, собственно, свободны, Савицкий. Я вас боле не задерживаю. Только сделайте одолжение — в ближайшее время никуда из города не выезжайте. И постарайтесь не менять место жительства.
Рядом с самым озадаченным человеком в мире появился еще один не менее озадаченный.
— Отчего вдруг столь резкая перемена? И с какой стати мне сидеть сиднем в этом городе? Я что — подозреваемый? Из-за того, что какая-то незнакомая мне баба чего-то там наглоталась?!
— Савицкий, если отпускают, то следует уходить — и как можно быстрее, — блекло сообщил Валерий. — Я еще разберусь с тобой и твоими галлюцинациями.
— А я тебе говорю — был там пацан! — упрямо буркнул Роман, сам раздраженный собственным упрямством. Чего он, собственно, стоит тут и чего-то доказывает какому-то тупоумному старлею?! — И я с ним говорил. Только…
— Я не знаю, что там тебе опять привиделось, — Нечаев сунул в рот сигарету и с недобрым прищуром взглянул на Романа. — Я знаю только одно — в последнее время там, где ты появляешься, кто-то умирает.
Ему пришлось возвращаться домой, чтобы переодеться, и Савицкий опоздал почти на полчаса. Подходя к причалу, он не сомневался в том, что если вздорная кошка вздумает устроить по этому поводу истерику, он скинет ее в воду. Наплевать, что за это его уволят. Сейчас ему было абсолютно на все наплевать. Происшедшее крутилось в голове сумасшедшей каруселью, и из этого кружения то и дело выглядывало лицо мальчика, который стал старше, и издевательски улыбалось, и качалась приветственно детская ладошка, и в уши ввинчивались взрослые фразы, произнесенные звонким детским голосом. Ему казалось, что и асфальт, и деревья, и сам воздух — все вокруг пахнет лавандой — теплый, сырой, приторный запах, будто весь Аркудинск превратился в огромный кусок мокрого туалетного мыла. Ладони по-прежнему чувствовали тяжесть умирающей и судороги, сотрясавшие ее тело, и она снова и снова взвизгивала в его мозгу:
… Пусти моего родного!.. Он мой родной!..
А следом почему-то неизменно выплывало озадаченное лицо Нечаева, и это раздражало больше всего.
К его удивлению Риты на катере еще не было — не было ее и нигде вокруг — ни у перил, ни в барчике на причале. Роман взглянул на часы, пожал плечами и зашагал было к конторе, но в этот момент на стоянку, визжа шинами, в облаке темной пыли влетел «мини купер» и затормозил в самый, что ни на есть, последний момент, едва не въехав передним бампером в ствол липы. Из машины выскочила Рита в короткой черной куртке и облегающих золотистых брюках, вытащила пакет, хлопнула дверцей, перекинула через плечо ремешок сумочки, включила сигнализацию — и все это на одном стремительном движении, так что Роман совершенно не успел уловить, где начиналось одно действие и заканчивалось другое. Стуча высоченными каблуками, она почти подлетела к Роману, и тот воззрился на нее изумленно — где же вчерашняя элегантность и надменность? Девушка выглядела какой-то взъерошенной, спутавшиеся волосы небрежно рассыпались по плечам и спине, куртка сидела на ней как-то косо. Рита тяжело дышала, и казалось, что она приехала не на машине, а только что слезла с лошади после долгой безумной скачки. Напряженное лицо со слегка поджившей царапиной было очень бледным, а глаза смотрели странно, точно Рита пристально приглядывалась к чему-то внутри себя. Оказавшись возле Романа, она поспешно пристроила на ненакрашенные губы вчерашнюю безмятежную улыбку, но он этой безмятежности не поверил.