Последнее пророчество
Шрифт:
Он был похож на вселяющих страх персонажей с картин Гойи. Все годами подавляемые страсти и желания запечатлелись в морщинах его аскетического лица.
— Отец… Зачем ты пришел? — пробормотала она.
Он застыл рядом с реликвией. И пожирал дочь глазами. Его дорогое дитя… Источник жизни… Вместе с всепоглощающей любовью к дочери в его душе просыпались воспоминания. Вот она лежит в колыбели… Вот прыгает через скакалку… Вот молится рядом с ним, и лицо ее озарено Божественным светом… А теперь впервые причащается — в белом платье вкушает плоть Господа, — маленькая принцесса, воспитанная в лучших традициях испанских аристократических
Инесс смотрела на него без всякого снисхождения, как на соперника, с которым предстоит схватиться в битве. Время шло. Двенадцать минут… Нет, прошло по меньшей мере пятнадцать, а Мишель так и не появился. Инесс задрожала.
Разум Хуана тем временем осаждали запретные мысли. Ему вдруг захотелось поцеловать чувственные губы сильно, до боли, уложить ее на пол прямо тут, в доме Божьем… Кроваво-красная пелена встала перед глазами. Гнев вышел из берегов, затопив прекрасные воспоминания.
Эти желанные губы осквернены. Он знал все о связи дочери с Михаэлем, этим проклятым иезуитом-расстригой, которого Ватикан изгнал из Церкви. Красная завеса исчезла, но теперь он видел ее не такой, как в своих мечтах.
Инесс была порождением Дьявола. Глухим голосом Хуан сказал:
— Ты не получишь Судариум. Он у нас.
— Что ж, храните его и опасайтесь Божьего гнева!
Она разорвала цепи отцовского влияния и быстрым шагом направилась к выходу. Хуан догнал ее и преградил ей путь.
— Постой!
— Чего ты от меня хочешь?
Их голоса эхом отдавались в нефе, отвлекая прихожан от благочестивых помыслов. Несколько лиц повернулись в их сторону. На них смотрели крайне неодобрительно. Хуан понизил голос:
— Возвращайся в орден. «Opus» открывает тебе свои объятия. Ты не утратила своего места во главе организации.
Инесс открыла рот от удивления.
— Ты шутишь? — выговорили она наконец.
— Нет. Я могу сделать так, чтобы ты заняла место рядом со мной. Статуты, которые внесут изменения в законы ордена, уже готовы. Они предусматривают равные права для всех нумерариев-мужчин и нумерариев-женщин.
Но Инесс его не слушала. Она направилась к выходу из собора. Он больно сжал ее запястье, стараясь удержать.
— Тебе придется к нам присоединиться!
— Оставь меня в покое!
Взглядом она искала Михаэля. Он должен находиться где-то здесь. Но в кафе его точно не было.
— Если ты ищешь своего иезуита, можешь не стараться! Он не придет к тебе на помощь.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Его везут в крепость Ангелов, где он какое-то время будет нашим гостем. Мы нуждаемся в его услугах. Знай, только ты можешь сократить срок его пребывания там, — добавил он, отпуская руку дочери. — Я буду ждать тебя сколько понадобится. И советую тебе, возвращаясь, прихватить с собой страницу из блокнота с серебряной чашей.
Глава 46
Природа
На вмонтированных в стену четырех плазменных экранах непрерывно сменяли друг друга картинки.
Михаэль не имел представления, где находится. Он проснулся в полукруглой комнате, окна которой походили на бойницы. Стекла в окнах были бронированными. Здешний пейзаж наводил на мысль о юге Испании. Возможно, это северная часть Эстремадуры с ее иссушенной солнцем землей, поросшей ладанником и земляничником. Вот уже семь дней он торчал в месте, принадлежащем «Opus Dei» и, опасаясь худшего, думал об Инесс.
Где она?
Ее тоже выкрали?
За эти дни он не услышал ни слова об Инесс. Интуиция подсказывала, что ее здесь нет. Сам Михаэль жил ожиданием, прикладывая усилия, чтобы не поддаться страху, поскольку понимал: он во власти врагов. И все же тюрьма его была комфортабельной: с ним хорошо обращались, регулярно кормили. Единственное «но» — ему не позволяли отдыхать. На экранах то и дело появлялись люди, которые задавали вопросы о специфике его деятельности в ордене Божественного спасения, о все том же блокноте с чашей и о секретных документах, о научно-исследовательских программах иезуитов. На все вопросы он отвечал в том духе, что многие годы провел вне цивилизации, связи с орденом не поддерживал, членом его не является и ничего о его деятельности не знает. Четверо мужчин, которые его допрашивали, игнорировали эти пояснения, словно бы их и не слышали.
С момента окончания предыдущего допроса прошло два часа. Михаэль ждал, не сводя глаз с проклятых экранов. На них вертелась зеленая спираль. Вот она рассыпалась на мириады кружащихся вихрем голубых кубов, вскоре сгинувших в черной дыре. Так в космосе черные дыры поглощают звезды… Все четыре экрана демонстрировали одну и ту же картинку. Время от времени появлялись идиллические пейзажи — острова с кокосовыми пальмами, деревеньки с домами под соломенными крышами, озеро с лебедями, но чаще он видел распятого Христа в окружении двух распятых же разбойников.
Михаэль содрогался при виде этой картины — обычно она предваряла ужасный видеоряд: люди в концентрационных лагерях, фрагменты трупов, отрывки из фильмов ужасов, репортажи с мест военных действий. Потом наступал момент, и на экране появлялись его тюремщики. Четверо, чьи лица не выражали эмоций. По одному на каждом экране. Трое светских и один монах. Все четверо его допрашивали, но не вместе, а по очереди.
Но его так просто не возьмешь. Он умел становиться неподвижным, словно камешек на дне мутной тропической реки, и инертным, как крокодил, на протяжении многих дней переваривающий свою пищу. Ничто не достигало его разума, словно укрывшегося в непроходимых джунглях. Когда он сам того захочет, и при условии, что Господь вернет ему Инесс, он возродится столь же чудесным образом, как возрождаются травы на лугах, и найдет способ бежать из логова «Opus».