Последнее прощение

Келлс Сюзанна

Тоби увидел, как чудесно выглядит развевающаяся во мраке накидка, различил, как Кэмпион поднимается по каменным ступеням, и дверь захлопнулась.

Он прислушивался, пока не замерло эхо хлопнувшей двери, весь дом как-то странно замер.

Потом раздался звук задвигаемых засовов и щеколды, опускающейся в железные скобы, который в мрачной аллее прозвучал неестественно громко. Тоби прошептал: «Кэмпион», но дом уже снова погрузился в безмолвие.

Глава 9

Кэмпион провели в просторную пустую комнату. Там царила полная тишина, будто именно отсюда исходило

ощущение странного безмолвия, окутывавшее дом. Даже клерки в своей сумрачной, не по погоде промозглой комнате, казалось, совершенно бесшумно водили перьями по закручивающейся бумаге. Человек, открывший дверь (судя по всему тоже клерк), ушел, сказав, что сэр Гренвилл скоро появится. Потом (и это насторожило ее) он запер за собой дверь.

Она заколебалась, гадая, допустимо ли свободно бродить в безмолвии столь интимных покоев, но вид, открывавшийся из окон с каменными переплетами, заставил ее беззвучно ступать по мягкому пушистому ковру. Комната выходила на Темзу, и в сравнении с кипучей жизнью на реке тишина в доме представлялась и вовсе необъяснимой. В поле зрения было штук двадцать лодок, но ни единого звука не проникало сюда. Через нижний этаж можно было попасть в сад. Там росли шпалерные груши, красовались ухоженные клумбы с гравиевыми дорожками вокруг, которые вели к частному пирсу, выдававшемуся далеко в реку.

Рядом с этим пирсом стояла великолепная белая барка. Четверо гребцов сидели в ней совершенно прямо, подняв вверх весла с белыми лопастями, будто на параде или под зорким взглядом строгого хозяина. На корме была широкая банка, обитая мягкими подушками, и Кэмпион представила себе, как на ней величественно восседает сэр Гренвилл.

Она отвернулась от высоких окон с бархатными занавесками. Комната производила впечатление богатой, но обстановки в ней почти не было. У окна — огромный, заваленный бумагами стол, — за ним, предположила она, работал сэр Гренвилл. Располагавшееся рядом необъятное кресло со скошенными подлокотниками и сияющей кожаной обивкой было развернуто внутрь комнаты. В центре, обращенный к столу, стоял единственный высокий стул, который как-то не вписывался в обстановку комнаты, где доминировал огромный резной мраморный камин напротив окон. Поленья были приготовлены, хотя понадобятся, как она полагала, не раньше осени. Над камином красовалась единственная огромная картина.

Картину можно было закрыть деревянными ставнями из мореного — под цвет отделки всей комнаты — дуба, но сейчас они были распахнуты, являя взору роскошный, большой, но одновременно шокирующий портрет. Обнаженный юноша сидел на залитой солнцем поляне мрачного леса. Тело у него было стройное, мускулистое, крепкое, кожа покрыта загаром. Кэмпион подумала, что у Тоби, наверное, такое же прекрасное сложение, и смутилась от этой мысли. Ей было одновременно и стыдно и приятно.

Лицо было действительно необыкновенное. Потрясающее, надменное, языческое. Оно словно было предназначено для того, чтобы из-под шлема взирать на покоренные земли. У юноши были золотистые волосы, крупный рот, говоривший о некоторой жестокости. Она и представить себе не могла, что человек может быть столь красив, страшен и желанен.

Обнаженный мужчина смотрел не на зрителя, а скорее куда-то вниз, на маленькое озеро, скрытое среди скал. Художник изобразил озеро отсветами на прекрасном лице. Точно так же и солнце, отражаясь от вод Темзы, играло размытыми бликами на

потолке в комнате сэра Гренвилла Кони.

Кэмпион никак не могла оторваться от картины. Само совершенство. Даже не верится, что кто-то может быть настолько красив, златокудр, надменен и безупречен. Это не более чем игра воображения художника, но игра, которая притягивала и волновала.

— Вам понравилась моя картина?

Она не слышала, как распахнулась вторая дверь, расположенная позади письменного стола. Вздрогнув, она обернулась и увидела на пороге престранное, потрясающе уродливое существо.

Сэр Гренвилл Кони, а как она догадалась, это был именно он, оказался невысокого роста. Его необъятный живот поддерживали тоненькие, как веретенца, ножки, которые, казалось, едва-едва выдерживали столь непристойно жирное тело. Его лицо до жути напоминало лягушку — бледные выпученные глаза, широкий безрадостный разрез на месте рта. Кудрявые волосы уже поседели. Богатые одежды коричневых тонов туго натягивались на толстом брюхе. Со своей собеседницы Кони перевел взгляд на картину.

— Это влюбленный в себя Нарцисс. Так сказать, предостережение от опасностей самолюбования. Вам бы не хотелось, мисс Слайз, чтобы я превратился в цветок? — Он хихикнул. — Вы ведь мисс Слайз?

— Да, сэр.

Выпученные глаза рассматривали ее.

— Вы знаете, кто такой Нарцисс, мисс Слайз?

— Нет, сэр.

— Конечно не знаете. Вы же пуританка. Зато вы, наверное, знаете библейские истории, да?

— Надеюсь, что так, сэр. — Она чувствовала, что сэр Гренвилл насмехается над ней.

— Нарцисс, мисс Слайз, был настолько красив, что влюбился в себя. Он часами любовался собственным отражением и в наказание был превращен в цветок, который мы теперь и называем нарциссом. Как вам кажется, он красив?

Она кивнула, смутившись от такого вопроса.

— Да, сэр.

— Так и есть, мисс Слайз, так и есть. — Сэр Гренвилл разглядывал свою картину. — Картина — это тоже наказание.

— Наказание, сэр?

— Я был знаком с этим молодым человеком, мисс Слайз, я предлагал ему свою дружбу, но он предпочел стать моим врагом. В отместку я велел изобразить его лицо на этой картине, чтобы все думали, будто он, мой друг, и позировал в таком виде. — Он смотрел на нее и смеялся. — Вы ведь не понимаете, о чем речь, правда?

— Нет, сэр.

— Такая невинность. Вам нужно знать, мисс Слайз, что из меня получается чудесный друг и страшный враг. Ну?

Последнее слово было обращено не к Кэмпион, а к высокому, хорошо сложенному молодому клерку, который вошел в комнату с пачкой бумаг и теперь ждал у стола. Он указал на бумаги.

— Манчестерские деньги, сэр Гренвилл. Сэр Гренвилл Кони обернулся.

— О, заем милорду Манчестеру. Мне казалось, я уже подписал эти бумаги, Джон.

— Нет, сэр Гренвилл.

Сэр Гренвилл подошел к столу, взял и просмотрел стопку бумаг.

— Двенадцать процентов, да? Ну сколько же сегодня готовы платить за деньги! Он надоедливый?

— Да, сэр Гренвилл.

— Хорошо. Люблю надоедливых должников. — Он потянулся за пером, обмакнул его в чернила и подписал бумаги. Потом, не оборачиваясь, обратился к Кэмпион: — Вам не жарко в этой накидке, мисс Слайз? Секретарь возьмет ее. Джон!

Он жестом показал, чтобы молодой человек взял у Кэмпион накидку.

— Я останусь в ней, сэр. Если позволите, — неуверенно добавила она.