Последнее прости...
Шрифт:
– Не успели. В этот раз я оказалась быстрее, – уголки моих губ, поднимаются вверх.
Глухой звук падения внутри дома привлекает наше внимание и, приоткрыв дверь, заглядываем внутрь. Диксон, завернувшись в одеяло, движется в нашу сторону.
– Ничего ему не говори, – шикаю я на Цезаря, готовящегося открыть свой рот.
Закатив глаза, вздыхает.
– А то, глядя на тебя, он ни о чем не догадается, – шепотом, произносит латинос.
Пожав плечами, достаю из рюкзака тряпку в надежде успеть, хотя бы вытереть лицо. Скидываю испорченную куртку на пол, отодвинув ногой подальше от входа. Запекшаяся
– Вы че здесь делаете?
– Ничего, – хором отвечаем мы.
Пристально вглядывается в меня, замечая новые царапины, грязь под ногтями на руках, которыми я тереблю тряпку, не успев во время выбросить ее.
– Что с тобой?
– Все в порядке. Пойдем в дом, – подталкиваю внутрь своего слишком впечатлительного охотника.
– Я спрашиваю, что с тобой? – еще не твердо, стоя на ногах, но, уже набравшись сил для спора, пытается узнать он.
– Да вот в аптеку ездила. Встретила несколько ходячих, – отвожу взгляд.
– У тебя на шее кровь, красная. От тебя не пахнет гнилью. Что там произошло? – Хмурясь, не унимается Диксон.
Я молчу. Думаю, что же такого сказать, чтобы не сильно его расстроить.
– На нее напали Алан и Крис, – выпаливает Мартинез. Наступаю каблуком ботинка ему на ногу, раздается вопль. – Ауч!
Деваться некуда, приходится рассказывать.
– В городе были эти двое. Увидев меня, решили поиграть. Благодаря вашим урокам самообороны, мне удалось их убить. Все, – скороговоркой выстреливаю я.
– Объясни, почему твои люди атаковали ее? – глядя на второго мужчину, требует охотник.
– Я не знаю.
Не желая вдаваться в долгие разъяснения, и на корню прервав начало новой перебранки, разворачиваю, сопротивляющегося Диксона и заталкиваю в дом. Следом, подобрав мой рюкзак, закрывая дверь, заходит Мартинез.
Захватив чистую одежду, заворачиваю в ванную. Набираю из стоящего ведра воды, видимо Цезарь позаботился об этом. Раздеваюсь и привожу себя в порядок. Левая рука плохо двигается. Меняю повязку, рана не гноится, но выглядит не особо хорошо. Сжимаю и разжимаю несколько раз кулак. Нельзя показывать им, что мне больно. Лишний повод для беспокойства ни к чему. Превозмогая боль, одеваюсь. Новая одежда так приятно ласкает уставшее тело. Поднимаю глаза в зеркало, щеки покраснели и горят. Прикладываю ладонь ко лбу. Кажется, у меня тоже начался жар. Встряхиваю головой, отгоняя напрасную тревогу, и выхожу в гостиную.
Вновь уложив Диксона на диван, задираю рукав, вкалываю обезболивающее. Моя мать была медсестрой и научила делать уколы. Слушала, я конечно всегда в пол уха, но все запоминала. Лицо Дэрила смягчается, веки опускаются и он засыпает. Приготовив инструменты и нитки, принимаюсь за эту сложную работу. Я никогда этого не делала, только видела в фильмах. Выбора особого нет, нужно действовать.
– Мартинез, сядь рядом. Вдруг он начнет дергаться.
Покорно опустившись поблизости, латинос не сводит с меня своих теплых ярких глаз. Под таким проникновенным взглядом ежусь от смущения и дрожи, охватывающей меня. Вспоминаю ночи, проведенные с ним, руки начинают трястись. Как я могу зашивать рану, когда дрожу настолько, что скоро по полу пойдут волны.
–
– Что, пожалуйста? – По-настоящему недоумевает Цезарь.
– Отвернись. Я не могу что-либо делать, когда ты так на меня смотришь.
Эта его ехидная ухмылка озаряет лицо, но он повинуется моей просьбе и начинает рассматривать узор на обоях на противоположной стене.
Скидывая с плеч вновь накатившую усталость и слабость, обрабатываю ранение. Прижимая края, мелкими стяжками зашиваю. Накладываю чистую салфетку и с помощью Мартинеза, бинтую торс Диксона. Охотник ворчит сквозь сон, но когда мы оставляем его в покое, вновь отрубается.
Закончив, собираю все медикаменты и прячу в аптечку. Все это, безусловно, пригодится нам еще не раз.
– Тебе нужно поесть, – ведет меня Цезарь на кухню. – Я нашел в подвале много еды, так что с голоду не умрем.
– А…
– Не хотел, орал на меня, спрашивая, где ты. И отказывался от всего предложенного.
– Ну, ладно. Через пару часов очнется, я покормлю его.
– Он уже большой мальчик. С ним все будет в порядке! Хватит так переживать из-за него.
– Он ранен. И я не переживаю, я волнуюсь.
– Он причинил тебе боль. Не пошел искать, тогда, когда ты не вернулась. Спустя два месяца, притащил тебе этот тупой байк, и ты ломанулась к нему, оставляя меня. Ничего не объясняя.
– Прости, – бормочу я, еще больше краснея. Он подлетает ко мне.
– За что ты просишь прощенье?! – держа за плечи, встряхивает Мартинез. – За то, что ушла? Или за то, что не вернешься?
Бешенный стук сердца, гулко раздается в моей голове. Тошнота подкатывает к горлу. Делаю глубокий вздох и проваливаюсь в забытье.
Открываю глаза, обнаруживаю себя, лежащей на кровати. Поднимаюсь. Ноги все еще дрожат. Медленно шагая, спускаюсь вниз. Двое мужчин в гостиной о чем-то спокойно беседуют. Около них стоит открытая бутылка виски, и закрытая с текилой. Облизываю пересохшие губы. Синхронно поднимают головы, следя за мной. Приближаюсь к ним и протягиваю руку, в которую тут же подается стакан с вкусно пахнущей жидкостью. Залпом выпиваю. Ненавижу алкоголь, но сейчас он так необходим. Встречаюсь взглядом с Мартинезом и отвожу глаза.
Набрасываюсь на еду. Даже не особо пережевывая, просто заглатываю пищу. Парни улыбаются. Первым не выдерживает Диксон.
– Никогда не видел тебя такой голодной. Ты хоть жуй.
– Все окей, – с набитым ртом успокаиваю я. – В желудке и так переварится.
Стакан всегда полон. Заканчивается виски, переходим на текилу. голова идет кругом, лезут разные дурные мысли.
– О, я кое-что придумала! – вскакиваю я, удаляясь наверх. Забегаю в спальню хозяев. Тел уже нет, и об этом Цезарь успел позаботиться. Распахиваю шкаф, доставая оттуда разную одежду. Как хорошо, что мой размер практически совпадает с ранее проживавшей здесь девушкой. Нахожу туфли на высоченном каблуке, прижимаю их к груди, укачивая. Как я соскучилась по красивой обуви. В прошлой жизни в кроссовках я ходила только в спортзал, а теперь не снимаю их иногда даже ночью. Отрыв классные черные джинсы, симпатичную блузку, натягиваю все это на голое тело, залезаю в туфли. Смотрюсь в зеркало, вот такой я себе нравлюсь. Нет не красавица, но в этой одежде, очень даже ничего.