Последнее сражение. Немецкая авиация в последние месяцы войны. 1944-1945
Шрифт:
Я набирал высоту в сторону солнца в южном направлении. Уходить на север было невозможно, поскольку в 450 метрах ниже ко мне направлялись самолеты с пятиконечными звездами. Они приближались спокойно, без спешки. Они, должно быть, бросали жребий, кто должен покончить со мной и затем прицепить медаль к своему кителю. Даже если они были плохими стрелками, промахнуться у них не было возможности. Моим последним шансом было использовать в качестве союзника солнце и скрыться в его лучах. Я направлялся прямо к нему, в сторону моря, пробормотав без особой уверенности:
Я ошибся. Первая очередь прошла под моим носом. Очевидно, у американцев не только самолеты были лучше наших, но и их солнечные очки, должно быть, имели лучшее качество. Я сделал левый разворот с набором высоты, повернулся на своем кресле и разинул от удивления рот. Справа, со стороны солнца, ко мне пикировала другая группа «Тандерболтов». Я не заметил ее. Хитрость, которую я хотел использовать, чтобы спасти свою шкуру, рикошетом ударила по мне самому. Ослепленным оказался я сам, а не ковбои.
Сзади приближалась другая группа. Гул двигателей. «Тандерболты» пролетели мимо на той же высоте, что и я, и их очереди нашли мой самолет. Пули градом застучали по фюзеляжу. Это было похоже на ливень, падающий на крышу из гофрированного железа.
Мой «Мессершмитт» больше не повиновался – ни движениям ручки управления, ни нажатиям на педали руля направления. Каким-то чудом я уцелел, но моя поврежденная машина пикировала, переворачивалась и вращалась словно падающий лист.
Указатель воздушной скорости все еще работал и показывал опасный предел – 725 км/ч.
При превышении этой скорости имелся риск потерять крылья.
Стрелка медленно и неуклонно двигалась вперед к этой опасной отметке. Еще один рывок, и красная линия была пересечена. Ручка управления болталась в моих руках, как тростник на ветру. Через ветровое стекло я видел в полутора километрах внизу землю, становившуюся все больше. Она приближалась ко мне, готовая обнять и поглотить.
Я думал, о господи, о своей матери и о невесте. Нельзя было ничего сделать, а лишь закрыть глаза и ждать.
Достаточно странно, но я сохранял абсолютно здравый рассудок, и никакие детали не ускользали от меня. Я никогда в своей жизни не был так спокоен. Я не забыл подумать: «Если бы я лишь разок смог потянуть ручку управления на себя и вывести „ящик“ из пикирования. Если я смогу выровнять его хоть на одну минуту, это даст мне время выпрыгнуть с парашютом. Если я останусь в кабине, то со мной все будет кончено. Я должен пробовать и пробовать снова. Продолжай тянуть ручку управления. Кто знает? Возможно, это даст самолету встряску, хотя бы маленькую. Если я хочу спасти свою шкуру, снова видеть солнце и горизонт, а не эту землю, мчащуюся мне навстречу, я должен продолжать дергать ее. Я должен использовать всю свою силу, всю свою энергию, даже если крылья разлетятся. Даже небольшого подъема носовой части будет достаточно».
Я дергал ручку управления словно безумный. Мои ноги, притянутые к педалям руля ремнями, напряглись как пружина, которая отказывается лопаться. Ручка управления, которую я сжимал, была спасительной
Все равно, как замечательна авиация… Тяни, тяни, продолжай тянуть.
Легкая дрожь пробежала по самолету, и почти незаметное движение приподняло нос машины.
Теперь я должен выпрыгнуть – нельзя терять ни секунды.
Внутренний голос в моей голове продолжал барабанить это с поразительной настойчивостью.
Я не могу вспомнить того, что случилось потом. Мои руки, должно быть, выполнили ряд очень точных движений. Они сбросили верхнюю часть фонаря кабины, расстегнули привязные ремни, сняли шлем, стащили кислородную маску и вытащили меня из кресла.
Рывок, удар, полет – и кошмар закончился.
Не было больше шума двигателя, не было больше свиста пуль. Не было даже чувства падения. Только спокойствие, изумительное спокойствие. Я даже не понимал, что падаю вниз. Сразу же, как мое тело выпало из кабины, в ушах засвистело, на глаза опустилась черная пелена, и я совершенно не мог дышать. Сейчас я снова обрел здравый рассудок.
Тот же самый внутренний голос продолжал мне говорить: «Ты падаешь словно камень с высоты 6400 метров».
Картины, непрерывно мелькавшие перед моими глазами, было невозможно зафиксировать.
Небо, земля, небо, земля, небо, земля…
Бесшумная качка и безмолвный водоворот…
«Ты – центр мира, вокруг которого все крутится. Ты падаешь, описывая великолепную параболу. Вперед, назад. Ты прыгнул в пустоту. Ты плывешь в воздухе, потерявшийся в бездонной тишине. Ты должен падать еще долгое время. Если ты потянешь вытяжной трос парашюта, который бьет тебя по спине, то умрешь от удушья из-за нехватки кислорода. Ты слишком высоко».
Небеса! Насколько рассудительным я был.
«Ты не должен дергать его. Ты должен продолжать свободное падение. Пригодная для дыхания атмосфера значительно ниже, на 4200 метрах. Задержи дыхание и продолжай падать, падать».
Перед моими глазами продолжала крутиться кинопленка. Небо, земля, небо, земля…
Я не чувствовал никаких признаков головокружения и вертелся словно волчок, потерявшийся в синем, более спокойном, чем когда-либо, небе.
«У тебя множество времени, множество времени. Твой парашют толкает тебя в спину. Каждый раз, когда ты кувыркаешься, ты должен чувствовать это. Ты чувствуешь, что он там. Он пристегнут к тебе. Ветер не сорвал его. Ты не должен волноваться».
Прошли секунды, показавшиеся часами, и я подумал, что этот водоворот никогда не кончится.
«Продолжай падать. Подожди еще немного. Будь терпеливым».
Внезапно я понял, что мои руки и ноги раскинуты в стороны. У меня перед глазами возникло видение креста на краю аэродрома в Тускании, над которым я тридцать минут назад пролетел.
«Американец тоже падал, раскинув руки, как и ты».
Горло перехватило, и меня от страха прошиб пот.
«Время пришло. Открывай свой парашют. Теперь его надо открыть».