Последнее сражение. Немецкая авиация в последние месяцы войны. 1944-1945
Шрифт:
«Это никогда не кончится? Если бы я уже был внизу…»
По-прежнему все то же размеренное движение маятника часов, монотонное, усыпляющее. Я судил о скорости снижения по реакции своего желудка. Купол, теперь гораздо более вялый, полоскавшийся, словно флаг, искривился внутрь и двигался боком, подобно наполовину сдувшемуся воздушному шару.
Затем я наблюдал, как под действием порыва ветра он распускался, словно огромный цветок, и приобретал свою форму. Несколько минут спустя он начинал терять форму, сначала с боков, а затем постепенно к вершине. Парашют продолжал планировать, пока не следовал новый порыв и комедия не начиналась
«Простроченная вершина должна продержаться до конца. Вся моя жизнь висит на этой полоске парусины. Левый и правый сегменты разорваны сверху донизу. Лишь две полосы, вокруг основания и сверху, удерживают их вместе. Если они по какой-то случайности не выдержат, то парашют свернется с резким треском, словно мышеловка. Шелк оторвется, и я останусь в воздухе с парой кусков тряпья, прицепленных к плечам. Все, что останется от меня, так это черный крест с моим личным номером, написанным белой краской».
Мой небольшой вес не создавал слишком большую нагрузку на парашют, и швы держались. Однако я еще не был в безопасности; вцепившись в стропы, я следил за приближавшимся морем. Я чувствовал, что скольжу по грани между двумя мирами, свободный от земного притяжения.
Когда вы сидите в кабине, то никогда не ощущаете, что покинули землю. Вы просто чувствуете себя отделенным, изолированным от внешнего мира несколькими полосками металла и стекла. Сегодня я знаю, что это означает.
Я попытался думать о чем-нибудь еще, чтобы собраться с мыслями, но преуспел в этом лишь частично. Мои ноги болтались в пустоте. Время от времени над головой раздавался угрожающий треск шелка.
Инстинктивно я приподнял ноги и согнул их в коленях. Благоприятный ветер теперь нес меня к берегу. Купол парашюта, вялый и рваный, наполнился и снова начал раскачиваться. Еще несколько километров, и я упаду на линии фронта. Если посмотреть трезво, то я еще могу стать лесорубом в Канаде.
Я терпеливо ждал, куда отнесет меня ветер. Я дрейфовал над заливом Неттуно в направлении Албанских холмов, быстро теряя высоту. Несколькими минутами прежде «Тандерболт» оставил меня. Он оказался в пределах досягаемости немецкой зенитной артиллерии, которая начала стрелять по нему. Время от времени снаряды разрывались неподалеку – доказательство, что ее огонь был неплохим. На высоте 450 метров купол еще раз «погас» и снова развернулся. У меня не было времени на размышления, поскольку земля, казалось, мчалась ко мне на полной скорости.
Я пролетел над высоковольтной линией, а затем увидел углубление в земле метра 4 длиной и метров 6 шириной, затененное большим пробковым деревом. Ясно, что дерево, ветер и парашют имели свое предназначение. Последний направлялся прямо к дереву. На этот раз это было не планирование, а настоящее падение. Подошвы моих ботинок задели ветки. Я подтянул ноги и прикрыл лицо руками. Внезапно мои ноги очень сильно ударились о ствол. Я ощутил острую боль в спине немного выше пояса и, открыв глаза, с удивлением обнаружил себя висящим в полутора метрах над землей. Купол застрял в ветках. Неожиданно я разозлился. Не думая я выхватил свой нож и перерезал подвесные ремни.
Это было то, чего я точно не должен был делать. Я упал и вывихнул себе лодыжку.
Цепляясь за ствол, я сумел подняться на ноги и отчаянно выругался.
Вообразите, уцелеть при падении с высоты 7300 метров, несмотря на разорванный в клочья парашют, и растянуть себе лодыжку, приземляясь
– No. Tedesco. [129]
129
Нет. Немец (ит.).
Их лица вытянулись. Прислонясь к стволу дерева, я все еще держал нож в своей руке. Я должен признать, что выглядел не очень привлекательно с осунувшимся лицом и дикими глазами. Каждый раз, когда я опускал ногу на землю, это заставляло меня морщиться от боли. Должно быть, я казался сумасшедшим с ножом в руке. Мужчины отступили назад. Женщины остались стоять там, где стояли, дети прижимались к их юбкам и искоса смотрели на меня. Я задавался вопросом, как эти люди жили. Война для них, казалось, не существовала, а мы были лишь в двух или трех километрах от линии фронта.
В конце концов трое мужчин подошли ко мне и обрушили на меня поток итальянских слов, их которых я смог ухватить лишь пару: «madeletto» и «aviatore». [130] Мое знание итальянского языка было крайне скудным. Однако я воспользовался случаем, показал на свою ногу и на парашют, застрявший в ветвях, и произнес искреннее «madeletto». Они сочувствовали мне. Наконец, я смог заставить их понять, что я не могу идти и они должны будут понести меня. Я был благодарен им. Когда они подняли меня, один из них начал жестикулировать как одержимый, указывая на что-то с другой стороны ручья, протекавшего через долину.
130
«Проклятый» и «пилот» (ит.).
Они все умчались, словно стайка воробьев, оставив меня одного. Я спрашивал сам себя, что могло случиться, когда увидел, что они возвращаются с ослом.
– Это прекрасно. Я полагаю, что вы чертовски ленивы, чтобы нести меня. Осел прибыл как раз вовремя.
Я впервые засмеялся. Итальянцы усмехались и качали головами. Очевидно, что они не поняли ни слова из сказанного мной и помогли мне забраться на осла, который встряхивал ушами. Я был настроен довольно скептически и не слишком доверял своим спасителям. Осел пустился рысью. Постепенно я начал ощущать его костлявую спину и испытывать неудобство. Я хотел слезть, но итальянцы не позволили мне. Они относились к своей роли добрых самаритян очень серьезно, и всякий раз, когда я пытался слезть, заталкивали меня обратно. Каждый раз, когда я сердился, они смеялись и повторяли «Si, si», пытаясь в чем-то убедить меня.
«Без них не обойтись, – подумал я, – моя лодыжка вывихнута. Бесполезно спорить».
Наконец мы вышли к шоссе, и мне позволили слезть. Они дали мне немного вина, а я раздал детям несколько кусков шоколада, которые нашел в своем кармане.
Несколько минут спустя я увидел «фольксваген». Машина остановилась, и я сел в нее. Оглянувшись назад, я увидел, что дети залезли на дерево, чтобы стащить парашют в качестве трофея. Они перебирались с ветки на ветку, один из них упал и заплакал.
Я сказал водителю вездехода: