Последние Девушки
Шрифт:
– Куинси, – шепчет Куп, – моя любимая, прекрасная Куинси.
Его руки смыкаются на моей шее, стараясь не слишком причинять боль. Он тоже плачет. Когда он начинает сжимать сильнее, его слезы смешиваются с моими.
Большой палец мой руки касается острия ножа и скользит по его дрожащей кромке.
Куп все сильнее и сильнее сжимает мне шею, его пальцы скользят к трахее, глубже вонзаясь в кожу. Потом он целует меня опять. Вдыхает в мои легкие воздух, хотя руками выдавливает его обратно. Он все плачет и стонет, бормоча мне в рот слова.
– Куинси, моя милая, прекрасная Куинси.
Мои
Мне больше нечем дышать. Воздуха в легких больше не осталось, хотя Куп по-прежнему меня целует, вдувая его в меня вместе со словами раскаяния.
– Прости меня, – шепчет он.
Я поднимаю нож.
Куп все давит, все целует, все просит прощения.
– Прости, прости меня.
Я ожидала, что его тело окажет сопротивление, словно он сотворен не только из кожи и плоти. Но нож легко вонзается в его бок, изумляя и парализуя его.
– Куинси…
В этом слове, одном-единственном, сосредоточено все его потрясение. Потрясение вероломством и, надо полагать, доля восхищения.
Его руки соскальзывают с моей шеи, только когда я выдергиваю нож. Из раны хлещет кровь, липкая и горячая. Куп пытается отпрянуть от меня, однако я действую быстрее и опять вгоняю в него нож, на этот раз в живот.
Я кручу его вокруг оси, и тело Купа сотрясается в судороге. Он харкает кровью и слюной.
Его ладони ложатся на мои руки, пытаясь вытащить нож. Я стискиваю зубы, рычу и сопротивляюсь. А когда его хватка ослабевает, в последний раз поворачиваю острие.
– Куинси… – опять произносит он, и в горле у него булькает кровь.
Я лишь коротко киваю, стараясь изо всех сил, чтобы он это увидел, пока не закатит глаза. Хочу, чтобы он знал – я не только выжившая, не только боец, которым он всегда хотел меня видеть.
Я его порождение, выкованное из крови, боли и холодной стали клинка.
Я чертова Последняя Девушка.
Четыре месяца после «Соснового коттеджа»
Бежевый Тине был явно не к лицу. Он как-то ее размывал, в итоге ткань и кожа становились почти неотличимы друг от друга. Если не считать бледности, она выглядела хорошо. Те же напряженные черты. Тот же колючие жесты. Если в ней что-то и изменилось, то только волосы. Она подстригла их короче, а из иссиня-черных они стали темно-каштановыми.
– Когда выйдешь, будешь выглядеть совсем другим человеком, – сказала ей Куинси.
– Посмотрим, – ответила Тина, – пятнадцать месяцев – срок немалый.
Они обе знали, что он мог бы быть короче. А может, и нет. Ситуация сложилась необычная, поэтому ожидать можно было чего угодно. Хотя Куинси столь строгого приговора совсем не ожидала, Тину он совсем не удивил. Просто поразительно, сколько обвинений на человека может навесить полиция, когда он выдает себя за кого-то другого. Сокрытие личности в преступных целях. Присвоение чужой индивидуальности. Десяток других правонарушений. Против Тины были выдвинуты столь многочисленные обвинения, что Джефф предупредил – она может провести в тюрьме до двух лет.
Куинси надеялась, что дадут меньше. Тине и без того досталось, хотя она и клялась, что оно того стоило.
В определенной степени действительно стоило.
В то же время Тина чуть не погибла – и-за Него, человека, чье имя Куинси теперь не осмеливалась произнести. Выпущенная Им пуля прошла от левого легкого жертвы буквально в паре миллиметров. А от сердца и того ближе. Тина потеряла столько крови, что врачи опасались за ее жизнь, но в конечном итоге все же поправилась. И выздоровела как раз вовремя, чтобы отправиться за решетку.
– Ты прекрасно знаешь, что не должна была этого делать, – в который раз сказала ей Куинси, – одно твое слово – и я во всем сознаюсь.
Она оглядела комнату для посещений, забитую другими женщинами в бежевом и теми, кто пришел их навестить. Над соседними столиками поднимался тихий, разноголосый гомон. Сквозь зарешеченное окно Куинси видела грязный снег, облепивший забор, опутанный сверху колючей проволокой. Она действительно не понимала, как Тина могла тут находиться, хотя та и уверяла, что ей совсем неплохо. Тюрьма напоминала ей Блэкторн.
– Не думаю, что твои признания помогут мне быстрее отсюда выйти, – сказала она, – к тому же ты была совершенно права: по сути, я заставила тебя избить Роки Руиса.
Роки вышел из комы примерно в то же время, когда Куинси в последний раз ударила Купа ножом. Память его была затуманена, не столько от побоев, сколько от крэка, гулявшего у него в крови, когда все это случилось. Но он знал, что на него напали. Вопреки желанию Куинси, Тина взяла вину на себя. Роки спорить не стал, и детектива Эрнандес такой исход дела вполне устроил. Джефф предложил ей сделку о признании вины, что позволяло отбывать срок сразу и за нападение, и за мошенничество.
– Ничего ты меня не заставила, – возразила Куинси, – я сама сделала свой выбор.
Так оно и было. А вот последствия своего выбора она контролировать не могла.
– А настоящую Саманту уже нашли? – спросила Тина. – Я спрашивала охрану, но они мне толком ничего не сказали.
– Не-а, – ответила Куинси, отбивая в этом слове последнюю букву, – ее тело все еще ищут.
Как только выяснилось, что Саманту Бойд убили, полиция Флориды организовала поиски ее тела. Последние четыре месяца Куинси внимательно мониторила новости, пока полицейские рыскали по болотам, шарили на дне озер и копались на свалках. Однако Флорида – штат большой, и шансы когда-то обнаружить труп были очень невелики.
Куинси решила, что это, может, даже к лучшему. Пока тело Сэм не будет найдено, всем будет казаться, что в этом мире, кроме нее самой, существует еще одна Последняя Девушка.
– Как там Джефф? – спросила Тина.
– Ты, наверное, с ним теперь общаешься больше, чем я.
– Возможно. В следующий раз обязательно передам ему от тебя привет.
Куинси знала, что это ничего не изменит. В ту долгую, мучительную ночь, когда она призналась ему во всех своих грехах, он высказался вполне ясно. Для нее было убийственно видеть, как он метался между любовью и ненавистью, между симпатией и отвращением. В какой-то момент он подступил к ней вплотную, умоляя объяснить, зачем она с Ним переспала.