Последние дни

И Сьюзен

А потом я вижу, что для подобной осторожности есть причина.

По другую сторону ограждения патрулируют люди, которые тычут металлическим стержнем в каждого, кто оказывается чересчур близко. Когда в кого-то попадают, раздается треск и проскакивает голубой разряд. Охрана использует что-то вроде электрострекала, чтобы удерживать людей на расстоянии. Все сторожа, кроме одного, – мужчины с мрачными, ничего не выражающими лицами.

Но среди них есть и женщина. Это моя мама.

Увидев ее, я ударяюсь головой о руль, но от

этого не становится легче.

– В чем дело? – спрашивает Раффи.

– Там моя мать.

– Это что, проблема?

– Вероятно.

Я проезжаю еще несколько футов, по мере того как движется очередь.

Мама относится к своей работе куда эмоциональнее мужчин. Она пытается дотянуться сквозь сетку как можно дальше, чтобы ужалить шокером как можно больше народу. Она даже хрипло смеется, тыча опасным прибором в мужчину, который успевает отшатнуться. Весь ее вид говорит о том, что она получает ни с чем не сравнимое наслаждение, причиняя людям боль.

Несмотря на внешнее впечатление, я чувствую, что маме на самом деле страшно. Не зная ее, можно подумать, что весь пыл вызван злобой, однако есть немалая вероятность, что она даже не воспринимает своих жертв как людей.

Вероятно, она думает, будто оказалась в аду в клетке, окруженная чудовищами, – возможно, в качестве расплаты за заключенную с дьяволом сделку, а может быть, просто потому, что против нее сговорился весь мир. Вероятно, она думает, что люди возле ограды на самом деле замаскированные чудовища, подкрадывающиеся к ее клетке. Кто-то чудесным образом дал ей оружие, позволяющее удерживать этих чудовищ на расстоянии, и как не воспользоваться таким шансом?

– Как она здесь оказалась? – думаю я вслух.

По ее щекам и жирным волосам размазана грязь, одежда порвана на локтях и коленях. Вид такой, будто ей приходилось спать на земле. Но во всем остальном она выглядит здоровой и сытой, и на щеках проступает румянец.

– Все, кто на дороге, оказываются здесь, если не погибают раньше.

– Каким образом?

– Сам не понимаю. Похоже, у вас, людей, есть некий стадный инстинкт, заставляющий сбиваться в кучу. А это самое большое стадо поблизости.

– Город. Не стадо. Города для людей. Стада для животных.

В ответ он лишь презрительно фыркает.

Вероятно, лучше оставить мать здесь, чем пытаться провести ее в обитель. Трудно быть незаметной, когда она рядом. Подобное может стоить жизни Пейдж. Мне все равно ничем не облегчить мучений мамы, когда она в таком состоянии. Люди рано или поздно поймут, что, когда она патрулирует ограду, от нее следует держаться подальше. Здесь ей будет безопаснее. Нам всем будет безопаснее, пока она здесь.

Подобные оправдания не уменьшают чувства вины, но ничего лучшего мне сейчас не придумать.

Я отвожу взгляд от матери, пытаясь сосредоточиться на том, что меня окружает. Нельзя отвлекаться, если мы хотим остаться в живых.

В толпе передо

мной начинает вырисовываться некий порядок. Женщины и девочки-подростки, нарядно одетые и накрашенные, напирают на впереди стоящих, надеясь привлечь внимание охранников. Многих красоток окружают люди, похожие на родителей или дедушек с бабушками. Женщины часто стоят рядом с мужчинами, иногда с детьми.

Охранники отрицательно качают головой почти каждому, кто требует его пропустить. Время от времени женщина или группа женщин отказываются уйти с дороги, когда их заворачивают назад, предпочитая умолять и плакать. Ангелов, похоже, это нисколько не волнует, зато волнует толпу, которая поглощает отвергнутых, отталкивая их все дальше, пока те не оказываются в самых задних рядах.

Время от времени охранники кого-то пропускают. Насколько я могу понять, это всегда женщины. Пока мы приближаемся к воротам, разрешают пройти двум.

Обе женщины – в обтягивающих платьях и на высоких каблуках, как и я. Одна из них входит, не оглядываясь назад, и уверенно шагает по пустой дороге по ту сторону ворот. Другая колеблется, посылая воздушный поцелуй мужчине и двоим грязным детям, цепляющимся за сетку ограды. К ним приближается мужчина с шокером, и они в страхе убегают.

После того как пропускают этих женщин, группа стоящих возле края толпы начинает обмениваться вещами. Мне требуется минута, чтобы понять: они принимают ставки на то, кому удастся пройти. Букмекер показывает на нескольких женщин, стоящих возле охранников, затем берет вещи у людей вокруг. Игроки – в основном мужчины, но есть и женщины. Каждый раз, когда в ворота пропускают женщину, один из игроков отходит в сторону с выигрышем в руках.

Хочется спросить, что происходит, почему люди хотят попасть на территорию ангелов и почему они устроили лагерь. Но я понимаю, что в глазах Раффи вновь поведу себя как маленькая девочка, задающая слишком много вопросов. И потому задаю лишь один вопрос, действительно существенный.

– Что, если нас не пропустят? – говорю я, стараясь не шевелить губами.

– Пропустят, – отвечает он из темноты под задним сиденьем.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что ты выглядишь именно так, как им нужно.

– Как?

– Красиво. – Его голос словно ласкает меня из тени.

Никто еще не говорил мне, что я красивая. Я была слишком занята отношениями с матерью и заботой о Пейдж, чтобы уделять достаточно внимания своей внешности. Щеки вспыхивают, и я надеюсь, что не буду выглядеть как клоун, когда доберусь до пропускного пункта. Если Раффи прав и это единственный способ туда проникнуть, я должна выглядеть как можно лучше, чтобы снова увидеть Пейдж. Когда я оказываюсь впереди хаотической очереди, несколько женщин уже готовы наброситься на охранников. Никого из них не пропустили. Я вспоминаю о своих жирных волосах, что отнюдь не улучшает моего настроения.