Последние годы Сталина. Эпоха возрождения
Шрифт:
Понятно, что он не мог официально запретить эту демонстрацию «интеллигентской» преданности, сожительствующую с вынашиваемым предательством, но он скептически относится к очевидным приспособленческим жестам «прорабов» творческого фронта.
Как свидетельствует Е. Вучетич, посетив выставку макетов для мемориального комплекса, где в качестве центральной фигуры предлагалось поставить в центре скульптуру Сталина, Вождь «долго и мрачно разглядывал свое изображение, а потом, повернувшись к автору, неожиданно спросил: «Послушайте, Вучетич, а вам не надоел этот тип с усами?»
Затем, указав на закрытую фигуру, поставленную в стороне от макета, спросил: «А это что у вас?» «Тоже эскиз», — ответил скульптор и снял бумагу со второй
Вступление в новую «современную» послевоенную историю не могло не вызвать стремления к самоутверждению со стороны интеллигенции во всех сферах деятельности, включая и идеологическую. Возникшие в то время дискуссии и дебаты отражают брожение в умах их непосредственных участников. Но для большинства из них эта газетная «перепалка» стала способом личного самоутверждения.
Позже было вылито много грязи по поводу возникшего тогда противостояния «патриотов» и «космополитов». Но во время этой дискуссии сам Вождь публично на эту тему не высказывался. Он не одобрял крайностей. Когда 28 марта 1949 года Симонов вместе с Сафроновым направил Сталину и Маленкову послание, в котором поставил вопрос об исключении целого ряда «космополитов» из Союза писателей, то поддержки в этом вопросе инициаторы такой меры не получили.
Сталин понимал, что за всем шумом этой окололитературной борьбы, этой «бури в стакане» стояли не столько идеологические мотивы, как извечная интеллигентская болезнь — стремление к устранению конкурентов. Однако он не мог допустить спекуляции на идеологической почве и нашел повод, чтобы пресечь поползновения откровенно зарвавшихся «новаторов в науке».
Обратим внимание, что для изложения своей позиции он избрал, казалось бы, нейтральную тему, но он это сделал умышленно. К юбилею Вождя Академия наук издала книгу, в которой была опубликована статья «Языкознание в сталинскую эпоху». В ней академиком И. Мещаниновым и профессором Г. Сердюченко восхвалялась «перестройка (какое знакомое слово! — К.Р.) теории языкознания, осуществленная в послеоктябрьский период крупнейшим советским языковедом и новатором в науке академиком Н.Я. Марром».
Указывая, что свое учение о языке Марр создавал «под непосредственным сильнейшим воздействием ленинско-сталинской национальной политики и гениальных трудов товарища. Сталина», авторы утверждали, что язык — «это сложнейшая и содержательная категория надстройки», «незаменимое орудие классовой борьбы». Восхваляя учение Марра о «стадиальности развития языков», авторы доказывали, что оно основывается «на учении товарища Сталина об образовании наций в период развивающегося капитализма».
Сталин решил остановить эту явную конъюнктурную спекуляцию. 20 июня 1950 года «Правда» опубликовала его статью «Относительно марксизма в языкознании», написанную в форме ответов на вопросы. Он отверг утверждение, что положения «учения Марра» о том, что «язык есть надстройка над базисом», «классовый характер языка», «стадиальность развития языка» являются марксистскими. Используя в качестве примера языкознание, он, по существу, осудил складывающуюся в научной среде порочную тенденцию — практику создания непогрешимых официальных «кумиров».
Сталин пишет: «В органах языкознания как в центре, так и в республиках господствовал режим не свойственный науке и людям науки. Малейшая критика положения дел в советском языкознании, даже самые робкие попытки критики так называемого
За критическое отношение к наследству Н.Я. Марра, за малейшее неодобрение учения Н.Я. Марра снимались с должностей или снижались по должности ценные работники и исследователи в области языкознания. Деятели языкознания выдвигались не по деловому признаку, а по признаку безоговорочного признания учения Марра».
Очевидно, что выбор Сталиным, казалось бы, довольно нейтральной темы — «языка» — не случаен. На отвлеченном примере он осудил экстремизмв науке, групповщину и конъюнктурность, обострившиеся в академической среде. То взаимное «затаптывание», которым стали пользоваться люди науки. В том числе и критиковавшие сторонников Лысенко.
«Общепризнанно, — поясняет Сталин научным «светилам», — что никакая наука не может развиваться без борьбы мнений, без свободы критики. Но это общепризнанное правило игнорировалось и попиралось самым бесцеремонным образом. Создавалась замкнутая группа непогрешимых руководителей, которая, обезопасив себя от всякой возможной критики, стала самовольничать и бесчинствовать…
Если бы я не был убежден, — делает предупредительную оговорку Сталин, — в честности товарища Мещанинова и других деятелей языкознания, я бы сказал, что подобное поведение равносильно вредительству. Как это могло случиться? А случилось потому, что аракчеевский режим, созданный в языкознании, культивирует безответственность и поощряет такие бесчинства(курсив мой. — К.Р.)».
Смысл написания этой сталинской статьи был даже не в осуждении «ошибок Марра». И не в демонстрации своих познаний в лингвистике, как это примитивно излагали «критики» Вождя в период так называемей оттепели. Он предотвращал развитие радикализма при борьбе с оппонентами в науке. Так же, как статьей «Головокружение от успехов» Сталин остановил перегибы в коллективизации, а затем — антагонистическое противоборство, перешедшее в предвоенной чистке в синдром «ежовщины», он останавливал экстремизм. Он возразил против поверхностного, догматического и начетнического подхода к науке.
Вслед за этой статьей в июле — августе 1950 года появились его ответы Крашенинниковой, Санжееву, Белкину, Фуреру, Хлопову. В полемике с последним он, в частности, осудил догматический подход к марксистским формулам.
«Начетчики и талмудисты, — пишет Сталин, — рассматривают марксизм, отдельные выводы и формулы марксизма как собрание догматов, которые «никогда» не изменяются, несмотря на изменение условий развития общества. Они думают, что если они заучат наизусть эти выводы и формулы и начнут их цитировать вкривь и вкось, то они будут в состоянии решать любые вопросы в расчете, что заученные выводы и формулы пригодятся для всех времен и стран, для всех случаев жизни. Но так могут думать лишь люди, которые видят лишь букву марксизма, но не видят существа, заучивают тексты выводов и формул марксизма, но не понимают его содержания(курсив мой. — К.Р.)».
Выступая против догматизма в философии, Сталин пояснял: «Марксизм как наука не может стоять на одном месте, — он развивается и совершенствуется. В своем развитии марксизм не может не обогащаться новым опытом, новыми знаниями… Марксизм не признает неизменных выводов и формул, обязательных для всех эпох и периодов. Марксизм является врагом всякого догматизма».
Поясняя существо проблемы, он предупреждающе указал, что наука будет обречена на гибель, если в той или иной сфере будет устанавливаться монополия на истину. Пророчество Сталина подтвердилось ходом истории; и догматическое упрощение марксизма привело к общему кризису мировой философии. К ренегатству с горбачевско-ельцинским лицом.