Последние Горбатовы
Шрифт:
С каждой минутой ему становилось тяжелее и тяжелее.
«И это люди! — думал он, — и это люди!»
— Дя-дя! — раздался у его уха таинственный шепот. — В-вам-то я могу шкажать, я решил, я ражведушь с шделаю швадьбу еще лучше этой!
— Хорошо, Коля! — с печальной улыбкой ответил Николай Владимирович.
Он уже не в силах был здесь оставаться. Он отыскал новобрачных, простился с ними и уехал.
XXX. ЧТО ОСТАЛОСЬ
Неизвестно, привела ли бы Софи в исполнение свое намерение «совсем уехать», если бы не заставили ее окончательно решиться на это два «позорных» обстоятельства. Первое из них была женитьба Владимира на Груне.
Он
«Cette cr'eature» [83] , забравшая его в руки и совсем погубившая, не показалась у них в доме. Они обвенчались тихонько и уехали. Конечно, от этого не было легче, «позор» оставался тем же; но все-таки Софи казалось, что брат ее хотя и совсем тряпка, хотя и никакого нет извинения его ужасному поступку, но он, очевидно, сознает себя виноватым, сознает, что этой cr'eature не место под одним кровом с его сестрою, с его теткой.
83
«Эта тварь» (фр.).
А вот у Маши так уж совсем не оказалось никакой совести. Она без всякого стыда объявила во всеуслышание, что «этот неприличный Барбасов» сделал ей предложение и она приняла его. Возмутительнее же всего было то, что никто даже и не поразился ее выбором — никто, и меньше всего Марья Александровна. Она сама была без ума от этого урода и отнеслась к решению Маши с полной благосклонностью, как будто так должно и быть. Но не могла же Софья Сергеевна присутствовать на этой постыдной свадьбе.
Со свадьбой не спешили, но Барбасов бывал в доме в качестве жениха. И Софья Сергеевна, быстро собравшись, списалась со своей бывшей гувернанткой, уехала в Москву и с нею вместе отправилась в заграничное путешествие…
Однако и ей в голову не пришло проведать отца, от которого недавно было получено известие, что он все лето проведет в Гаштейне. Она поехала в Париж и кончила тем, что поселилась там почти на постоянное жительство. С родными она прекратила все сношения и вернулась в Россию на короткое время только через два года по случаю смерти Сергея Владимировича.
Он так и умер за границей, в Ментоне. Владимир, извещенный о том, что ему очень плохо, приехал в Ментону за несколько лишь дней до его смерти и затем привез в Россию его тело…
Софья Сергеевна рассчитывала на большое наследство после отца, но ей пришлось сильно разочароваться в своих надеждах. Несметные долги проглотили огромную часть горбатовского состояния. На каждое имение приходилось столько долгу, что он почти покрывал его стоимость.
Московский дом пришлось продать, так как никто из наследников не мог принять на себя его содержание. Петербургский дом остался во владении Николая Владимировича. Горбатовское, еще при жизни отца, получил Владимир, заплатив один из отцовских долгов в триста тысяч. Знаменское совсем не существовало, оно было распродано по частям, перешло в руки крестьян, кулаков. От него осталось только воспоминание.
На долю Софи пришлась саратовская вотчина, превосходное имение. Она могла продать половину земли для выплаты лежащего на имении долга. Остающаяся половина, при устроенном хозяйстве, все же принесла бы достаточный доход.
Владимир, превратившийся в настоящего сельского хозяина и совсем одичавший, как объявляла Софи, советовал ей именно так и поступить. Но она решила иначе. Она продала все имение, продала поспешно и невыгодно, забрала с собою деньги, вернулась в Париж, купила себе там хорошенький небольшой отель в квартале Елисейских полей и превратилась в настоящую парижанку.
Она
Но годы шли, а на ее визитных карточках все еще красовалось: «Sophie de Gorbatoff, demoiselle d'honneur» [84] и так далее. Она вращалась в Париже в самом избранном обществе, делалась отчаянной легитимисткой… При этом с каждым годом все более и более проникалась она презрением к России и даже в редких случаях, когда ей приходилось говорить по-русски, делала нарочно самые грубые ошибки. Встречая иной раз француза, интересовавшегося Россией, она изумленно на него взглядывала и объявляла, что, право, этой страной не стоит заниматься, что в России такой смрад, такой мрак, среди которых ни один порядочный человек жить не может…
84
Софи Горбатова, фрейлина (фр.).
Как-то, навестив одну из своих парижских приятельниц, очень остроумную и игривую маркизу, неустанно, хотя и бесплодно, агитирующую в пользу «трех лилий», Софи заметила у нее на столике визитную карточку и с изумлением прочла: «Madame de Gorbatoff, n'ee princesse Janicheff» [85] .
— Это что такое? — едва владея собой, спросила она маркизу.
Та с изумлением на нее взглянула.
— Я думала, что эта карточка вам доставит удовольствие, la bonne amie [86] , ведь эта ваша родственница… Мы недавно познакомились… Эта прелестная женщина…
85
Госпожа Горбатова, урожденная княжна Янычева (фр.).
86
Милая подруга (фр.).
— Как познакомились?
Софи была вне себя. Этого еще недоставало! Она даже совсем забыла думать о том, что существует «madame de Gorbatoff», считала ее навсегда исчезнувшей, и вдруг она здесь, носит ее имя, втерлась в общество, ее находят «femme charmante» [87] — эту пройдоху и негодяйку! Она даже вспомнила такие чисто русские слова. Ее нужно сейчас же стереть с лица земли…
И она красноречиво передала маркизе историю своей belle-soeur [88] .
87
«Очаровательная женщина» (фр.).
88
Золовка (фр.).
Но эта ужасная история не произвела на француженку желаемого действия.
— Очень жаль! — повторила маркиза. — Elle `al'air l'une personne tout-a-fait comme il faut… [89] и она очень хорошо принята у принцессы Берты… наша герцогиня от нее в восторге… Она только что приехала в Париж из Ниццы, где эти дамы познакомились с нею…
— Но ведь теперь, когда вы знаете, какая это особа, надеюсь, ей покажут ее настоящее место!
— Очень жаль, очень жаль! — вместо ответа повторяла маркиза.
89
У нее очень приличный вид (фр.).