Последние Горбатовы
Шрифт:
Далее виднелись две некрасивые молодые девицы с очень толстой дамой. Девицы сидели чинно, вытянувшись в струнку. Но их маменька давно уже дремала, и, когда она начинала уже совсем раскачиваться и клевать носом, тогда одна из дочек ее тихонько дергала за рукав. Маменька, широко раскрывая глаза, бессмысленно поводила ими вокруг себя, а потом открывала лорнетку и глядела в нее по направлению к зеленому столу и членам совета.
Все было тихо, только раздавался однозвучный гнусливый голос секретаря, читавшего отчет. Но вот что-то упало.
Одним словом, обстановка была самая удобная для откровенной беседы вполголоса, и Маша этим воспользовалась.
— Алексей Иванович, — сказала она, — придвиньтесь поближе и будемте говорить! Или, может быть, вы интересуетесь тем, что там читают?
— Необыкновенно! — шепнул он, осторожно приподнял свой стул и придвинулся ближе к Маше.
— Алексей Иваныч, знаете, ведь вы себя очень нехорошо ведете! — тихонько говорила она.
— Я нехорошо себя веду? Марья Сергеевна, вы меня пугаете!
Он сделал испуганную физиономию.
— Я вовсе не шучу, я давно собиралась спросить вас, что такое делается с вами?.. Вы в последнее время изменились… Не скрывайтесь и не вывертывайтесь, будьте достойны участия, которое вам выказывают… Скажите мне, что такое с вами случилось. Неприятность большая, какое-нибудь горе?! Я хочу знать…
В его глазках, прикрытых очками, засветилась радость…
— Уверяю вас — со мною ровно ничего… никакого горя, никакой неприятности… Напротив, мои дела идут очень хорошо до сих пор, удачно…
Она нетерпеливо и тихонько ударила ногой об пол.
— Ведь я знаю… я вижу, что у вас есть что-то особенное… Но если не хотите быть откровенным — бог с вами… извините мне мою навязчивость…
— Марья Сергеевна! — его голос дрогнул. — Я не знаю, как благодарить вас за это участие! Хорошо, я буду совсем откровенен с вами… У меня нет ни горя, ни неприятностей, но нет и счастья… И вот, если хотите, я тоскую по счастью.
— А кто же счастлив? Да и что такое счастье? — проговорила она. — Ваша жизнь полна, вы живете не даром, вы энергичны, деятельны, поставили перед собою прекрасные, разумные цели и стремитесь к их достижению, чего же вам еще надо?
— Но вы забываете, — сказал он, и ей показалось, что в тоне его шепота прозвучала грустная нота, — вы забываете, что я ужасно одинок, Марья Сергеевна! С детства, с тех пор как себя помню… без родных, без близких людей…
«И я ведь одна, — подумала Маша, — и в этом мы можем подать друг другу руку».
Но она ему ничего не сказала. А он продолжал:
— Прежде я ничего не замечал этого… Это меня не поражало, мое одиночество казалось мне естественным, казалось, что так и надо, иного я не знал. Но теперь, среди этой деятельности, про которую вы говорите, среди некоторых успехов, я начинаю мучительно чувствовать
— Боже вас избави! Ведь вы знаете, что энергия и неустанная работа для вас — все! — проговорила она. — И ведь вы знаете, что вы живете для пользы других… Не противоречьте же сами себе!
— Все это так, — тоскливо отвечал он, — но ведь есть что-то такое, что называется сердцем… и у этого сердца есть права… И приходит время, когда оно их заявляет…
— Кто же вам мешает? — Она тихонько улыбнулась. — Пусть сердце говорит, а вы его слушайте… Вам нужна семейная жизнь, если я понимаю… Так женитесь, Алексей Иваныч.
Она искоса на него взглянула.
— Жениться, — проговорил он. — Легко сказать!
И вдруг у него, будто против воли, вырвалось:
— А если единственное существо, которое может спасти меня от одиночества и дать мне возможное счастье, для меня недостижимо?
— Значит, есть такое существо? — быстро спросила Маша.
Он ничего не ответил, то есть ответил ясно этим молчанием.
— Почему же недостижимо?
Он, видимо, решился. Его рука, державшая шляпу, дрогнула, и он едва слышно прошептал:
— Потому что мы рождены в различных условиях. Я человек без имени, без роду, без племени, просто работник… а она… одним словом, мы не пара…
— Вы слишком несправедливы к себе, Алексей Иваныч! — сказала Маша и как-то оборвалась…
Она сама испугалась своих слов. Она вдруг поняла их смысл, поняла и то, что говорил Барбасов. Ее щеки вспыхнули, она стала глядеть в сторону и уже не продолжала разговора. Замолчал и он…
По окончании заседания, когда они прощались, она опять на него не глядела. Она была рассеянна, смущена, и он почувствовал, как при пожатии ее рука дрогнула в руке его.
«Скоро, скоро! — повторилось в его мыслях. — Самое страшное осталось назади, самое трудное пройдено, скоро!»
Он едва скрыл нахлынувшую на него радость, подходя к Марье Александровне и с трудом вслушиваясь в то, что она говорила.
XXVIII. ТЕНЬ ПРОШЛОГО
День свадьбы Григория Николаевича Горбатова и Елизаветы Михайловны Бородиной был назначен. Бракосочетание должно было совершиться в одной из домовых и модных церквей Петербурга.
Михаил Иванович находился в отличном настроении духа. Он сам обо всем заботился и всем распоряжался. Разослано было множество приглашений.
Из церкви новобрачные и все гости проедут в дом Бородиных, затем молодые проведут ночь там же, в заново отделанном для них помещении, а на следующее утро уедут за границу.
Жених и невеста имели самый счастливый вид. Даже Надежда Николаевна Бородина и та под влиянием счастливых лиц, ее окружавших, забыла все свои сомнения и беспокойства и радостно хлопотала.