Последние Горбатовы
Шрифт:
Ну там, за границей, конечно, где-нибудь можно будет испробовать счастье. А главное, его манила эта поездка в приятные и прекрасные места, где он может, наконец, благодаря средствам Кокушки, играть блестящую роль. Он — князь, настоящий князь, не выдуманный для заграничной поездки… Он будет жить grand seigneur'ом [66] … Появится где-нибудь на водах, на морском купанье… в сопровождении красивой дочери — и будет центром самого изысканного, блестящего общества. Правда, его французский «прононс» значительно поиспортился вследствие долголетней отвычки… Но ничего, сойдет — несколько недель практики — и только…
66
Барин (фр.).
А
А если Кокушка чересчур уж надоедать будет, ведь его можно поместить в какое-нибудь самое лучшее заведение, где ему будет хорошо, где о нем станут заботиться за хорошие деньги. Конечно, жаль его… Но что же делать!.. Это семейное несчастье, со всяким может случиться. И, наконец, все будет зависеть от самого Кокушки. Может быть, и без заведения можно будет обойтись…
67
Восстановление сил (нем.).
Решено, завтра же он поговорит с дочерью, успокоит ее и урезонит… Через какие-нибудь недели две они уже помчатся на Запад…
Все эти приятные мечты, как звуки тихой музыки, как сладкая песенка, убаюкали князя. И он спал крепко и сладко, без сновидений…
Спала и Елена… Но вот она проснулась, поспешно зажгла свечку и села на кровать. «Да, пора, пора! — шептала она. — Теперь ночь… бумаги отца в кабинете… в бюро… Он спит, не услышит… ключ».
Она схватилась за свою шейную цепочку. Ключ на ней. Она расстегнула замочек, сняла ключ, крепко зажала его в руку. Потом осторожно вышла из спальни.
Она стала пробираться в темноте, останавливаясь на каждом шагу, вздрагивая при малейшем скрипе паркета под ногами. Вот она уже у дверей кабинета. Все тихо… Она осторожно взялась за дверную ручку, повернула ее. Дверь скрипнула. Она вся застыла от страха и простояла так несколько мгновений, затаив дыхание. Потом опять дернула дверь, дернула так быстро, что та не успела и скрипнуть… довольно, можно пройти…
Елена прислушалась… Расслышала мерное дыхание отца. Проскользнула в кабинет… Слабый свет с улицы едва озарял предметы, но после темного коридора ей показалось здесь даже слишком светло. Вот отец на диване. Она ясно видит перед собою его всклокоченную бороду. Его широкая грудь поднимается и опускается под одеялом.
«А что, если он проснется?»
Она стояла, не шевелясь, и все слушала. Он дышал мерно. Она отвела от него глаза, взглянула на бюро и, внезапно решившись, быстро, быстро, едва дотрагиваясь ногами до паркета, подошла, наклонилась, отперла своим ключиком ящик, взяла все эти уже виденные ею бумаги, все до последней, потом заперла ящик опять и выскользнула из кабинета как тень.
Дверь опять скрипнула, когда она ее запирала… Но князь не проснулся, не шевельнулся даже.
Елена опять у себя. Она заперлась на ключ. Она сложила бумаги на кровать и стала их разглядывать одну за другой, считала, считала, пересчитывала… Тридцать… шестьдесят, двести тысяч… пятьсот… Глаза ее горели… она тяжело дышала. Она вертела в руках эти цветные бумаги, вертела их и перевертывала, оставляла и брала снова…
— Здесь все… все! — наконец прошептала
Наконец она несколько успокоилась, аккуратно сложила бумаги так, чтобы они занимали как можно меньше места. Потом подошла к комоду, вынула из него носовой платок, завернула в этот платок бумаги, положила узелок себе под подушку, потушила свечу и скоро заснула.
Она проснулась в девять часов и спешно, спешно, будто опоздала, будто боялась пропустить минуту, умылась и оделась. Она несколько раз подходила к своей кровати, оглядывала подушку, ощупывала узелок… Вот она готова. Она надела шляпку, надела потом свою длинную бархатную ротонду, ту самую, в которой ехала венчаться, взяла узелок с бумагами, запахнулась и вышла в столовую.
Все было тихо. День у них начинался всегда очень поздно. Князь, если не было особенного дела, если ему не надо было куда-нибудь рано ехать или идти, спал иной раз до одиннадцати, иногда до двенадцати часов. Да и сама Елена вставала всегда очень поздно. Хохол, ленивый по своей хохлацкой природе и, вдобавок, зная привычки господ, вылезал из своей каморки обыкновенно не раньше десяти часов.
Так было и теперь. И князь, и хохол еще крепко спали. Елена прошла в переднюю, тихонько отворила наружную дверь и вышла из квартиры. Но она все же как будто боялась погони. Она бежала по Знаменской, то и дело тревожно оглядываясь назад и успокоилась только тогда, когда очутилась на Невском.
Она шла, шла, не останавливаясь. Повернула на Мойку. Вот перед нею дом Горбатовых. Она его давно уже знала, хотя ни разу в жизни не была в нем. Она прошла мимо подъезда, но не остановилась. Было пять минут одиннадцатого. Хотя кругом не было нигде часов и Елена не могла знать времени, но она подумала: «Еще рано» — и пошла дальше, глядя прямо перед собою и не замечая окружающего. В ней не было никаких мыслей. Она совсем ни о чем не думала, только чувство нетерпения, неясного беспокойства наполняло ее. Пройдя довольно далеко, она вернулась и опять приблизилась к дому Горбатовых, и опять прошла мимо, подумав: «Еще рано!»
Минуты шли за минутами. Вдруг она повернула, ускорила шаг и торопливо позвонила у Горбатовского подъезда. Толстый старый швейцар, с великолепными седыми бакенбардами, с видом представительного дипломата, отворил ей дверь и молча пропустил ее. Она ничего ему не сказала, и он не спросил ее, зачем она, к кому, чего ей надо.
За час перед тем Николай Владимирович сам сошел в швейцарскую и сказал швейцару, что в одиннадцать часов придет молодая дама и чтобы он просто впустил ее.
— То есть, как же это-с?
Швейцар не совсем понял.
— А так, просто отвори дверь и больше ничего, ни слова не говори ей, она сама знает, куда ей идти.
— Слушаю-с!
Швейцар даже не выразил изумления. Он принадлежал к породе, уже совсем исчезающей, старых, важных швейцаров, которые должны исполнять свои прямые обязанности и не смеют изумляться ничему, что исходит от господ. К тому же к некоторым странностям Николая Владимировича он уже привык.
Он запер вслед за Еленой двери и затем молча стоял, глядя, как эта красивая бледная дамочка, не сняв даже шубу, быстро взбирается по широкой мраморной лестнице. Елена остановилась на верхней площадке совсем незнакомого ей старинного дома. Но, очевидно, она не задумалась, куда ей идти. Она повернула направо, очутилась в обширной приемной. Затем прошла в огромную залу, где гулко раздавались ее шаги. Затем мимо нее стали мелькать разные нарядные комнаты. Она все шла, не останавливаясь, ни на что не глядя.